— Довольно! — прорычал Хальфдан.
— Особенно когда еды и так едва хватает. Завел себе отпрыска! Теперь, когда ты остался один, только ее тебе и не хватало.
Отец Сольвейг, поднимаясь, опрокинул скамью:
— Я свой выбор сделал. И не жалею о нем.
— Она приносит смерть, — с горечью сказала Амма. — Она уже убила свою мать. Сильная, словно солнце, как же! Хилая, и…
— Нет, — перебил ее Хальфдан. — Моя кровь течет в жилах у Сольвейг, а ее кровь — в моих. Я пообещал Сири поступить так. Она бы прокляла тебя за то, что ты сейчас говоришь.
— Я предупредила тебя, Хальфдан. — Амма сжала кулаки. — Я предупреждала, что Сири умрет родами. Попомни мои слова, настанет день, когда слабость Сольвейг навредит еще кому-нибудь. И возможно, этим кем-то будет ее отец.
— Довольно! — повторил Хальфдан. Он сгреб маленькую дочь в охапку, и, просыпаясь, Сольвейг все еще чувствовала, как он крепко сжимает ее в объятиях. Очень крепко.
Когда она открыла глаза, занимался рассвет. Сон все еще парил над ней бледной и мучительной тенью. И кто-то действительно держал ее.
Тут она увидела над собой лицо Одиндисы и поняла, что лежит у нее на коленях.
— Ты вернулась, — проговорила та с мягкой улыбкой.
Но Сольвейг никак не могла убежать от ночных голосов. Она слышала их повсюду.
— Что он сделает со мной? — прошептала она.
— Кто?
— Рыжий Оттар. Он же не продаст меня…
— Никогда! — отмела ее сомнения Одиндиса. — Только через мой труп. Вот что я скажу: если бы ты не была такой сильной, укусы бы тебя прикончили. Ты бы умерла ночью.
Сильной? Но Сольвейг совсем не чувствовала себя сильной. Она казалась себе такой слабой и хрупкой.
— Ты… ты отнеслась ко мне как мать, — сказала она еле слышно.
— Ну, ну. Ты поговорила с Олегом?
Сольвейг вздохнула. Она была так слаба, что не могла ничего ответить. Вместо этого она закрыла глаза.
— Я так и думала, — сказала Одиндиса. — И ты нашла брошь.
— Она такая красивая, — прошептала девушка. — Я сказала Олегу, что ты придешь за ней.
Одиндиса прищелкнула языком:
— Рыжий Оттар передумал. — Сольвейг снова открыла глаза (о, какими же тяжелыми были ресницы!). — Я все равно куплю ее на серебро Слоти. Куплю, а Рыжему Оттару скажу как-нибудь потом.
— Но…
— Он часто меняет свои решения. Будто флюгер! Поначалу он рассердится, но потом сам же будет доволен.
— Как хорошо ты его знаешь, — пробормотала Сольвейг.
Одиндиса не ответила, лишь сощурилась и бросила на девушку хитрый взгляд.
И тогда Сольвейг вспомнила о бусине, которую подарил ей Олег: «Может, я уронила ее на пристани? Подобрал ли ее Вигот? Или Бруни?»
Пока она размышляла об этом, явился Вигот, будто призванный ее мыслями. Он пристально взглянул на нее.
— Снова ты! — сказала Одиндиса. — Вигот то и дело навещал нас ночью.
Сольвейг подняла на него глаза, и улыбка ее была подобна первому весеннему подснежнику.
— Ты спас меня. Ты спас мою жизнь.
— А что мне, по-твоему, оставалось? Стоять и смотреть?
— Шшш… — тихо прервала его Сольвейг со слезами на глазах. — Я же благодарю тебя.
Вигот постоял, смущенно разминая пальцы. Потер щеку, оцарапанную в борьбе.
— Все еще больно? — спросила его Сольвейг.
— Уж поменьше, чем тебе.
Сольвейг не знала, спросить ли ей Вигота про фиалково-серую бусину. Девушке не хотелось, чтобы он подумал, будто она обвиняет его, поэтому решила первым расспросить Бруни.
Следующим посетителем Сольвейг стал Рыжий Оттар.
— И это ее вы считаете сильной? — возмутился он, уставившись на Сольвейг. — Сначала рука, теперь это…
Шкипер видел, что ее всю трясло, но это его не остановило.
— Сокровище! Турпин сказал, что ты сокровище, а я говорю — мешок с несчастьями! Так-то.
Где-то глубоко в душе у Сольвейг начало закипать возмущение. Она решила, что больше не даст Рыжему Оттару себя обидеть.
— Боги против тебя.
— Нет! — хрипло проговорила она и сощурилась. — Будь так, я бы не добралась сюда.
— Даю тебе еще одну возможность исправиться. — Шкипер потряс рыжей головой и нажал большим пальцем на нос Сольвейг. — Так или иначе, ты нужна на пристани. Приходи, как сможешь.
— Сегодня она еще не сможет, — сказала ему Одиндиса.
— Сегодня настало время выставить на продажу наше оружие, — поведал им Оттар. — Наши превосходные скрамасаксы! И меч с рунами, который Бруни сработал прошлой зимой.
— Я их еще не видела, — слабым голосом отозвалась Сольвейг.
— О, ты их не забудешь. Они врежутся в твою голову навеки!
Сольвейг моргнула: