— Мы принесем в жертву собственного вождя, — пробормотал Бруни.
И на сей раз Торстен был с ним согласен:
— Да, это очень, очень большая жертва.
— Хорошо, — отозвалась Бергдис. — Нам надо завернуть его в шкуры и положить в трюм.
— Подальше от мух, — заметила Одиндиса.
— А на том острове безопасно? — спросила Брита.
— Больше никаких печенегов, — успокоил ее Михран. — Они позади. Все печенеги остались позади.
— Что же впереди? — спросила Эдит, качая головой.
Бергдис уставилась ей в глаза и ответила:
— Наша судьба.
— В такие времена, — добавил Торстен, — ни к чему пытаться заглянуть далеко за горизонт. Давайте лучше посмотрим, что нас ждет в следующую минуту.
— От Святого Григория, — продолжал Михран. — Всего четыре дня пути до Черного моря, а оттуда…
Бергдис лишь отмахнулась от его слов:
— А кто сказал, что мы поплывем дальше? Многие из нас думали, что идти на юг от Киева — это большая ошибка. — Тут она снова положила руку на плечо Эдит. — Торстен прав. Сначала самое главное.
Некоторые отвели от нее взгляд и уставились себе на ноги, словно зная, о чем она заговорит.
— Я не буду спрашивать вас, кто желает умереть вместе с Рыжим Оттаром, — ледяным тоном произнесла Бергдис. — Я не буду спрашивать… — Торстен тяжко вздохнул и переступил с ноги на ногу. — Потому что у нас нет выбора.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Сольвейг.
— Я имею в виду, — ничего не выражающим голосом продолжала та, — что у Рыжего Оттара была всего одна рабыня.
Сольвейг повернулась к Эдит, переступив прямо через тело Оттара.
— Тень! — крикнула Одиндиса. — Держись от него подальше!
Девушка с любовью поглядела на подругу. Щеки Эдит зарозовели, словно спелые яблочки, а темные глаза — блестящие, точно ягоды черники, — округлились. Она подумала, что сейчас, наверно, ребенок пинается в ее животе.
Сольвейг схватила руку Бергдис и сняла ее с плеча Эдит.
Никто не сказал ни слова. Ни единого слова.
Сольвейг набросилась на своих спутников:
— Торстен! А ты, Бруни? Слоти!
— Замолчи, девочка, — скрипучим голосом процедила Бергдис.
— Вы что, не остановите ее? — потребовала ответа Сольвейг. — Ничего не скажете?
— Таков обычай, — отозвалась Бергдис. — И так было всегда.
— Кто это сказал?
Брита отважно подошла к Сольвейг и схватила ее за руку.
— Кто? — повторила та и заплакала.
Взгляд Бергдис словно пригвоздил Бриту к месту. Стряпуха сказала ей:
— Отныне ты обязана мыть Эдит ноги. А ты, Одиндиса, подготовь ей одежду для погребального костра. Теперь вы, мужчины. Вы знаете, как это делается. Каждый из вас должен будет сказать этой… рабыне: «Скажи своему хозяину, что мы делаем это из нашей любви к нему».
Сольвейг слушала и ужасалась.
— Слоти! — завизжала она. — Ты же христианин. Ты не можешь просто так стоять и слушать.
— Сольвейг! — прошипела Бергдис.
Сольвейг не обратила на нее никакого внимания.
— Эдвин! — зарыдала девушка.
Эдвин поднял вверх обе руки:
— Вы северяне, а я нет.
Он посмотрел на Сольвейг долгим, спокойным и многозначительным взглядом.
— Эдит из Англии, — продолжила она уже спокойнее. — И ты из Англии. Она христианка, и ты христианин.
Теперь взгляд Эдвина стал колючим.
— Заткните ей рот! — раздраженно потребовала Бергдис. — Как смеешь ты перечить мне и богам?
Но так же, как никто не поспешил на помощь Эдит, никто не пошевелился, чтобы сдержать Сольвейг.
— Мужчины, — презрительно проговорила Бергдис. — Какие же вы мужчины. Только наполовину.
И все же никто не тронулся с места.
— Если только, — медленно произнесла Бергдис, — Сольвейг не захочет занять место Эдит… — В ветвях упавшего дуба чирикали пташки. — Или умереть вместе с нею.
— Нет, — прервал ее Торстен. — Это не годится. Сольвейг — дочь свободного человека, она не рабыня.
Бергдис выдвинула подбородок и снова, к ужасу Сольвейг, обратила внимание на Эдит.
— Мужчины, — сказала она. — Ты, Торстен, и ты, Бруни, Слоти, Михран…
— Я нет, — отказался Михран.
— Эдвин.
Англичанин покачал головой:
— Нет, нет.
Бергдис фыркнула.
— Синеус! Ах да, он же стонет в трюме. Тогда ты, Бард. Будь мужчиной! Так, теперь все вы встаньте в круг и соедините руки так, чтобы рабыня смогла на них стоять. Я подскажу ей слова.
Трое мужчин и Бард сделали то, что велела им Бергдис. Послушалась ее и Эдит.
«Она будто в полусне, — подумала Сольвейг. — Будто от нее осталась лишь тень».