— Руно?
— Золотое, — пояснил проводник.
— Наверное, такие овцы пасутся в Асгарде, — сказала Сольвейг. — В королевстве богов. Так нашел он руно?
— Да, и засеял поле драконьими зубами — и возвратился в свое королевство.
«А я? Вернусь ли я в свое королевство?»
За правым бортом расстилались поля. Моря пшеницы, яблочные и грушевые сады, а выше, по склонам холмов, росли березовые и ольховые рощи. По левую сторону еле уловимо сверкала черненым серебром морская гладь. Над головой простиралось сияющее небо, которое то и дело рассекали черные бакланы и красногрудые гуси.
— Я видел чудо! — возгласил Эдвин. — Так начинается одно английское стихотворение. А здесь повсюду чудеса! Красногрудые гуси, водная мята, лысый ибис, тамариск…
— Вот что значит держать глаза открытыми, — ответила Эдит. — Если приглядеться, то все вокруг становится чудом.
Вскоре Сольвейг покопалась в своем мешочке, вынула тонкую костяную пластину и засела за резьбу. Работая, она болтала с Эдит.
— Ты все еще думаешь о Рыжем Оттаре? — спросила Сольвейг.
Эдит нахмурилась и вздохнула:
— Да… Хотя нет. Я больше думаю о ребенке.
— О Эди! А если родится девочка, ты оставишь ее?
Эдит в изумлении уставилась на Сольвейг:
— Разумеется! Конечно оставлю. Я же не викинг.
— А куда ты пойдешь?
— Когда?
— После Миклагарда?
И тут же в разговор вступил Эдвин:
— В Киев.
— Киев! — воскликнула Сольвейг.
— Пока я не смогу доставить тебя обратно в Йорк, — сказал Эдит посол. — Домой, к твоим детям.
— К Эмме и Вульфу, — добавила Сольвейг. — Я помню.
Затем девушка рассказала подруге, что постоянно думает об отце и пытается угадать, что он скажет, когда увидит ее, будет ли рад ее приезду.
— Мне тревожно. То есть я думаю: а вдруг его там нет? Ведь Харальд Сигурдссон набрал себе воинов. Может, они ушли куда-нибудь сражаться.
Эдит положила теплую ладонь на руку Сольвейг и прикрыла железный резец.
— Сражаться или умереть, — мрачно закончила девушка.
— А что ты думала до того, как уехала из дому? — спросила ее подруга.
— Я думала совсем о другом. Мне было так горестно и так одиноко! Поэтому я и решила отправиться в путь. Мне было страшно. Я была исполнена страха и надежды.
— Вот и сейчас тебе следует чувствовать то же самое.
— Я знаю. Но вдруг он пожалеет, что я приехала?
В глазах Сольвейг плескалось сомнение.
— Я повторяю про себя, что справлюсь. Что я сама добралась сюда от Трондхейма, а значит, у меня хватит сил позаботиться о себе. Иногда убеждаю себя, что попрошу помощи у Эдвина и Эдит. — Сольвейг говорила все громче. — Но вы ведь возвращаетесь в Киев.
— А что Михран? — спросила Эдит.
— И он тоже уедет. Он ведь проводник.
— Как ты думаешь, если бы ты сейчас была дома, решилась бы поплыть снова?
— О да! — вскричала Сольвейг.
Тут подал голос Эдвин:
— Все назовут тебя отважной. Но некоторые скажут, что ты безрассудна.
— Что это означает?
— Что тебе не хватает мудрости. Но я так не думаю. Ты знала, что путь будет долгим и многотрудным.
— И опасным, — добавила Эдит.
— Но если мы не будем рисковать… — продолжал Эдвин. — То есть можно сидеть дома у очага, помешивая жаркое, и ничего в нашей жизни не изменится. Или можно помолиться, выйти за порог и встретить неизвестность лицом к лицу.
Чем ближе подходил к концу их путь, тем больше привязывалась Сольвейг к своим спутникам. «Вы стали мне родными, — думала она. — Я не могу дождаться, когда мы приедем в Миклагард, но мне невыносима мысль о расставании с вами».
Сольвейг продолжала придавать форму костяной пластинке и улыбалась, работая. «Да, — думала она. — Вот что я вырежу. Но Эдит рассказывать не буду».
Однако она задала подруге пару вопросов. Во-первых, она спросила, как звали мать Эдит.
— Так же, как и меня. А что?
— Если ты родишь девочку, тоже назовешь ее Эдит?
— Откуда мне знать? Я смогу решить только тогда, когда увижу ребенка.
На четвертый вечер их странствия по Черному морю Сольвейг удила рыбу на один из крючков, что отдал ей Вигот, и вдруг заметила: хотя восточный ветер толкал их в сторону суши, вода под лодкой направляла их вдаль от берега.
— Дунай, — объяснил проводник, показав на берег. — Огромная река! Нас толкает речная вода.
— Я чувствую.
— А теперь последняя опасность. Нам нужно пересечь открытое море.
— Но не в этом же… стволе! — воскликнула Сольвейг.
— Мы поплывем ночью, — сказал Михран. — Под парусом пойдем в открытое море, очень далеко от берега.