22
Они подплывали все ближе к берегу. Взору Сольвейг открылись дюжины лодок. У некоторых паруса были зеленые, словно мята, у других — голубые, будто оперение цапли, или розовые с огненным отливом, как крылья фламинго. Михран направил долбленку в широкий канал, что вел на юг. Там их окружили бесчисленные корабли. «Их столько, — подумала Сольвейг, — сколько жуков-гребляков носится у нас на пруду за хутором».
Бурдюки с водой, водяные птицы, духи воды, божества вроде Мокоши — все их путешествие было пропитано влагой: протекало в воде, на воде или рядом с водой.
— Где мы? — спросила она Михрана.
Михран улыбнулся:
— Почти на месте. Этот пролив называется Босфор.
— Что это?
— Греческое слово, — ответил Михран и пожал плечами. — Я-то греческого не знаю.
— Куда он ведет?
Теперь Эдит с Эдвином тоже прислушались.
— Все эти земли, — объяснил им проводник, — принадлежат Византийской империи. Величайшей в мире. Она простирается далеко от Черного моря на восток и юг к Антиохии и на запад через Грецию к Италии. Миклагард — это ее сердце, исполинский город в самом центре империи. А это — пролив, ведущий к Миклагарду.
Сольвейг обхватила себя руками. Страх в ней смешивался с предвкушением счастья. Она резко перегнулась через борт лодки и почти перевернула ее.
— Осторожнее! — предупредил Эдвин. — Многие оступались на последнем шаге.
Михран заметил:
— Миклагард — это огромный магнит.
— Что такое магнит? — поинтересовалась Сольвейг.
— Ну, ты же знаешь, — отозвался Эдвин. — Магнитная руда.
— Нет.
— Железный камень, — объяснил Михран. — Он притягивает железо.
— Привлекает его к себе, — добавил Эдвин.
«Как водоворот, — решила про себя Сольвейг. — Как жернов на дне океана, который утаскивает в пучину лодки с людьми и перемалывает все в соль».
— Город… люди… рынок… музыка… мрамор… деньги… — Проводник отпустил рулевое весло, размахивал руками и восторженно тряс головой. — Храм Святой Софии! Божественной Мудрости! Вы увидеть.
— Самая большая церковь во всем мире, — сказал Эдвин. — Во всяком случае, так я слышал.
— Но! — Тут Михран замолк и посмотрел Сольвейг прямо в глаза.
— Что? — спросила она.
— Змеиное гнездо. — Проводник изогнулся и стал похож на крадущуюся змею. — Императрица Зоя очень, очень опасная женщина. Пожирает людей заживо! Ножи. Яд. — Он бросил взгляд на Эдит. — Удушение! Убивает всех, кого заблагорассудится, и многие люди, очень многие, хотели бы убить ее саму.
— Хмммм… — то ли проворчал, то ли хмыкнул Эдвин. — Надо бы мне тогда следить за языком.
— У тебя есть послание для императрицы? — спросил его Михран.
Эдвин кивнул и осторожно добавил:
— И… и для императора.
Михран фыркнул:
— Пф! Михаил. Полумужчина-полумальчик.
Эдвин удивленно приподнял брови.
— Императрица Зоя старая женщина. Пятьдесят четыре… пятьдесят пять. Михаил девятнадцать!
— Да, я слышал, — задумчиво откликнулся Эдвин.
— У императрицы Зои и мальчика-мужчины есть охрана из викингов.
— Я знаю, — ответила Сольвейг. — Варяжская дружина. Мне отец рассказывал.
— Что такое «варяжская»? — спросила Эдит.
— Варяги — это викинги на службе у императора, — ответила Сольвейг. — Ими руководит Харальд.
— Мужчина-мужчина! — сказал Михран. — Харальд всего на год больше Михаила, но он мужчина-мужчина!
— Мой отец… — задумалась Сольвейг. — Я думаю, он тоже входит в эту дружину.
Михран кивнул:
— Где императрица Зоя, там и Харальд Сигурдссон. А где Харальд, там и твой отец. Все норвежцы.
Несколько минут Сольвейг просидела в солнечной дымке, глядя, как ловко Михран направлял их маленькую лодку сквозь целый рой кораблей, что стремились к ним навстречу. Иногда они чуть не соприкасались бортами с другим судном. Девушка смотрела то на один берег, то на другой, и ее поражало, что обе стороны канала — иногда между ними не было и восьмиста шагов — были полностью застроены каменными башнями, домами, сараями, шаткими волноломами и причалами.
— Да, — поразмыслив, согласился Эдвин. — Змеиное гнездо. Но подозреваю, что сейчас и корабль Рыжего Оттара превратился в змеиное гнездо. — Он помолчал еще и дружески положил руку на плечо Эдит. — Там ведь осталась Бергдис и весь ее яд.
«Он заботится о ней, — подумала Сольвейг, — и не только потому, что она тоже из Англии. И она к нему неравнодушна. Он не умеет ни рыбачить, ни вязать узлы, ни грести — вообще ничего не умеет! — но все равно он сильный и добрый. Так, может, они…»