Ключ мотеля оказался современной серой карточкой. Конлин окинул взглядом комнату, чтобы убедиться, что сможет здесь спать: никаких чудовищных дыр в стене или трупов, распростертых на кровати. Трупы. Он слышал однажды городскую легенду, что киллеры иногда избавлялись от трупов, вырезая углубление размером с человека под матрасом кровати в мотеле. Глупо, конечно, поднимать матрас, разрезать ткань и металл и тайком тащить тело в номер мотеля. Ни один разумный человек не станет столько возиться, чтобы спрятать то, что все равно скоро начнет отвратительно вонять. И все же Конлин никогда не ложился, не проверив постель.
Три часа сорок две минуты. Слишком рано, чтобы отправляться пешком, а есть ему ничуть не хотелось. Он стянул туфли, схватил пульт телевизора и пощелкал каналы в поисках новостей. Еще одно крупное землетрясение в Японии, крушение самолета под Мадридом - считают, что оно не связано с террористами. Он переключился на мыльную оперу, где какая-то девица кралась по квартире и шарила по ящикам. Конлину захотелось пошарить в ее трусиках. Потом какой-то парень вернулся домой, в эту квартиру, вместе с горячей блондинкой, так и липнущей к нему, и первая девица пряталась, кипя от ярости и возмущения, пока те двое занимались любовью на диване, а потом выхватила из сумочки миниатюрный пистолет. «Давай, детка», - подбодрил ее Конлин, но тут началась реклама, и Конлин разочаровался. Никаких шансов, что кого-нибудь прикончат до конца уик-энда.
Он нажал большим пальцем красную кнопку. Телевизор больше раздражал, чем помогал расслабиться.
Вместо экрана он стал смотреть на косые лучи света, падающие сквозь шторы. Прислонился спиной к изголовью, сложил руки на животе, скрестил лодыжки. Сидел неподвижно, только иногда моргал. «Как рептилия», - сказал ему один мальчишка в школе, имея в виду, как Конлин сидит в углу на трибуне в спортзале во время перерыва после ланча: «Парень, ты похож на чертову змею». В общественных местах он наблюдал, как люди дышат, следил, куда они кладут ключи, что у них в руках, как они сидят. Это не прибавляло ему популярности в школе. После он сделал на этом карьеру.
Лучи света проникали глубже, удлинялись на дешевом ковре, цвета созревали от золотистых до бронзово-оранжевых оттенков. Конлин сел на кровати и обхватил колени руками, будто голодный пес в ожидании у миски. Луч подполз к комоду, лег на телевизор, на картину, где была нарисована ваза с фруктами.
Пять пятнадцать.
Конлин покинул кровать, «крокодил соскользнул в воду». Сунул ноги в ботинки, зашнуровал их. Натянул спортивную куртку, расправил ее на кобуре, слева под мышкой. Проверил, при нем ли ключи, в том числе ключ мотеля. Посмеялся над собой, над тем, что двигается столь тихо.
Но он действительно чувствовал себя так, словно делает нечто запрещенное, будто подглядывает, собирается войти невидимым в раздевалку для девочек и не спеша смотреть, как раздевается целая волейбольная команда. Это хорошая аналогия - он ощутил, как в паху разливается жар. Он никогда не чувствовал себя злодеем, выполняя заказ. Выслеживал какого-нибудь беднягу, сбивал с ног, заклеивал скотчем рот и связывал руки и ноги, вывозил в лес, приставлял к голове «глок» и видел последнюю мольбу о пощаде в полных ужаса глазах. Никогда ни капли раскаяния.
«Душа» Конлина, если так человеку хочется это называть, напоминала закрытый консервный завод, которого боялись дети в младших классах. Место с привидениями, обычные истории: внутри живет сумасшедший, вместо руки - стальной крюк, там висят пропавшие домашние любимцы и бездомные бродяги, в темноте, истекая кровью, исчезают кусок за куском. Конлин не боялся этого здания, тогда не боялся. Это пришло потом. Когда он обнаружил, на что способны его руки. Летом после восьмого класса он оторвал кусок фанеры от окна завода и обнаружил именно то, чего ожидал. Ничего. Совсем ничего. Пустоту.
Так почему он испытывает сейчас это дразнящее чувство, откуда это ощущение, будто здесь есть нечто такое, что он может нарушить? Странная мысль пришла ему в голову, когда он покинул номер и посмотрел на красное зарево на западе от города, где толстый, раздутый шар солнца висел над горизонтом, как одно из тех иногда попадающихся яиц, которые полны крови.
«Костяной человек знает, что я его не боюсь. Он боится меня».
Конлин запер дверь, обогнул мотель, пересек Людерс-роуд и вошел в темное сердце города.
Черные кусты, раскидистые деревья - казалось, ночью их больше. Пластмассовые фонарики гирлянд сияли среди последних, хрупких листьев: фонарики в форме тыкв, белых призраков, колдуний с зелеными лицами. (Кому пришло в голову, что у колдуньи должно быть зеленое лицо?) Впереди было темно, хотя в небе все еще виднелся огненный след закатившегося солнца. Зеленоватый цвет неба медленно перешел в темно-синий, засверкали звезды.
Конлину казалось, что вокруг него распахнулись завесы, и он снова выходит на улицы своего детства. Здесь, под дрожащими на ветру кленами и дубами, сгорбившимися в преддверии холодов, был уже не век Интернета и маленьких телефонных трубок в кармане, которые фотографируют и снимают фильмы; это, скорее, напоминало ту эпоху, когда машины запирали на рычаг в форме буквы «т», у телефонов были круглые диски с цифрами, телевизоры настраивали большими, неуклюжими кнопками на передней панели. Конлин шел по тротуарам, огибающим деревья, где некоторые бетонные плиты встали горбом под напором корней. Деревья - хозяева этих маленьких городков в прерии, размышлял он; кроны деревьев - стропила над головой; корни глубоко проникают в землю и далеко выходят за пределы последних домов; стволы - это колышки, которые крепят к земле общину.
Велосипеды стояли, прислонившись к крыльцу, валялись разбросанные по двору игрушки. Лестницы, деревянные ступеньки которых были прибиты гвоздями прямо к коре, вели наверх, к ветхим платформам и домикам среди ветвей, их брезентовые клапаны на входе ветер раздувал, словно паруса пиратских кораблей. Все пронизывал теплый, рассеянный свет декоративных фонариков, уличных фонарей и окон домов.
Люди собирались на тротуарах, на вымощенных плитами тропинках, вдоль обочин, они болтали и смеялись, засунув руки в карманы курток, чтобы согреться. Некоторые кивали Конлину, другие улыбались, а кто-то не обращал на него внимания. Пожилые пары сидели в шезлонгах, накрывшись одним пледом. Висящие на верандах качели поскрипывали и раскачивались. Парок поднимался из кружек с горячим сидром, от его терпко-сладкого аромата у корня языка Конлина начала выделяться слюна. Две девочки-подростка пробежали мимо по опавшим, шуршащим листьям, кусая белыми зубами яблоки в карамели. Конлин беззастенчиво уставился им вслед, на джинсы, обтягивающие выпуклости их тел.
Здесь большинство фонарей из тыквы были настоящими произведениями искусства, их вырезали старательно, с любовью. Казалось, их лица гримасничают от пляшущего внутри огня, глаза следят за Конли-ном, щеки прыгают, а ноздри раздуваются.
Полицейская патрульная машина проехала вдоль улицы, бесшумно и медленно, мигая поочередно красными и синими огоньками. Кон-лин дерзко встретился глазами с сидящим за рулем полицейским, тот помахал ему рукой. «Привет. Удачного вечера, приятель».