Когда я передавал послание через парнишку, которого пришлось отпустить, я всё ещё предполагал, что у меня есть и другая собственность. Теперь же, когда оказалось, что, по-видимому, ничегошеньки у меня нет, как бы эта угроза не прозвучала несколько легковесно. Мы, все трое, надели латы, у меня под сутаной с капюшоном скрывалась кольчуга и перевязь с Плакальщицами. Лука Жирный, не привыкший к седлу, восседал на коне как мешок с репой, но и у него на ремне болталась грозного вида секира, а у Анны Кровавой – кинжалы и арбалет. Не думаю, что кто-нибудь в тот раз недопонял наши намерения.
– Здесь пока остановимся, – вдруг сказал я.
– Прямо здесь? – спросила Анна.
– Прямо здесь. В Свечном закоулке.
Я свёл их с дороги вверх по извилистому проулку между нависшими стенами доходных домов, вместе с лошадьми пробираясь по широким пологим ступеням. Эллинбург по большей части стоит на холмах, ступени и узкие проходы извиваются между тёмными нависающими над головой зданиями, которые, кажется, там наверху сходятся крышами. У верхнего конца проулка было подворье с постоялым двором на одной стороне и свечной лавкой на другой. Я обернулся к постоялому двору.
– Анна, сходи-ка разузнай, можно ли снять комнату на одну ночь. Хочу узнать, кто там сейчас на карауле.
– Почему я? – удивлённо взглянула на меня Анна. – Ещё подумают, будто я шлюха.
Вот это вряд ли. Анна так ловко держится в седле, будто бы в нём и родилась, на ней кольчуга поверх рубашки из вываренной кожи, у пояса – два кинжала, с упряжи свешиваются арбалет и колчан. Так что едва ли кто-нибудь в обозримом будущем сможет принять Анну за шлюху.
– Потому что ты не местная, и тебя не узнают ни в лицо, ни по выговору, – ответил я, и ей оставалось лишь молча согласиться. Как-никак мы-то с Лукой были оба из Эллинбурга. Она надулась, но спешилась и толкнула дверь постоялого двора.
Мы с Лукой сели ждать, держа лошадей за углом, чтобы их не было видно.
Вернулась Анна с лицом, перекошенным от гнева.
– Ну ты и мудак, – бросила она мне.
Я вскинул брови. Анна была моей правой рукой, и такое было ей простительно, но всё-таки.
– А что такое? – спросил я.
– Да взбрело ему в голову, что это мне нужна шлюха, вот он и говорит – слишком, дескать, у меня страшная рожа для любой из его девок. Так что спасибо, начальник. Отлично я себя теперь чувствую.
Анна редко выдавала за раз такое количество слов. Значит, она по-настоящему расстроена, а такого я допустить не мог.
– Ладно, – сказал я. – Постойте-ка здесь.
Перебросил свои поводья Луке и слез с лошади.
– Погоди, – начала Анна, но я не стал её слушать. Анна была хорошим солдатом и хорошей женщиной, а постоялый двор был когда-то моим. Даже если теперь я им не владею – ну, это мы ещё посмотрим, – я не потерплю такого с ней обращения. Она была моей правой рукой, и, хотелось бы думать, моим другом.
Пинком распахнул я дверь и вступил в неприбранную комнатушку, сжав в пальцах рукояти Плакальщиц, готовый карать за нанесённое оскорбление. В комнатушке обнаружился всего один человек – толстый лысеющий мужчина годов пятидесяти или около того. Он склонился над столом в растёкшейся лужице свежей крови. Похоже, Анна Кровавая уже свершила свою собственную карающую справедливость. Как по мне, слишком уж строго карающую. Я развернулся и вышел назад к своим.
– Могу и сама за себя постоять, – проворчала Анна. Поворотила коня и поехала дальше по переулку, не глядя в мою сторону. Я вскочил на кобылу и поехал следом. Анна могла постоять за себя, это уж точно. Своё
прозвище заработала она при Мессии, и мне было известно, на что она способна. Из-за возращения в родные места я, видимо, подзабыл, что со мной за люди. Она обошлась с обидчиком суровее, чем он того заслуживал, и при других обстоятельствах я бы, может, и рассердился, но я дал ей ощутить свою незначительность, чего делать не стоило. Лука Жирный следил за своим конём и держал язык за зубами, что с его стороны было весьма разумно.
Мы ехали вверх через Закоулки, оставили позади Вонище, и теперь наш путь пролегал по более зажиточным кварталам города. Но даже там не могло укрыться от глаз – в Эллинбург пришли тяжёлые времена. На рыночной площади толклось чуть не вполовину меньше торговцев, чем обычно в это время года, а цены, которые они, выкрикивая, требовали за самую простую пищу, – были до смешного запредельными.
– Что за чёрт? – вслух удивился Лука.
– Война, – отрезала Анна, и тут было не поспорить.
– Да уж, – протянул я, но она не ответила.
Мы проехали город, выбрались через западные ворота. Свернули с Западной дороги и направились в гору – лошади замедлили шаг, потому что подъём становился всё круче. Анна всё так же раздражённо молчала, и я понимал: беспокоить её не стоит. Потом, конечно, придётся извиниться, чтобы уладить наши взаимоотношения, но сейчас это не ко времени. На вершине холма показались стены обители, на которые и следовало обратить внимание. Пришёл час перемолвиться словом с тётушкой.