Вася уже хотел было начать возмущаться, но Чернявский сделал Васе знак, и Вася промолчал.
– Послушай, Альберт.
– Ну?
– Мама-то чай пьёт? Согревается после прогулки?
– Ага. Согревается.
– Ты её точно впустил?
– Угу. Впустил.
– То есть, ты хотел маму заморозить, а потом пожалел?
– Никого не хотел я заморозить. Я хотел один дома побыть.
– Послушай, Альберт. Но у тебя с мамой двухкомнатная квартира. Ты можешь один побыть в своей комнате.
– Нет! Хочу один жить, и всё. Без неё! А она пускай на балконе сольфеджии свои решает и фасоли пересчитывает.
– Так тебе не нравится, что мама чужие уроки делает? – встряла Лариса.
За дверью наступила долгая тишина. И Чернявский, зло вращая глазами, ударил кувалдой по коврику. Прибежали соседи снизу, ещё пуще стали ругаться.
– Двадцатый, – авторитетно заявил Чернявский, потрясая кувалдой.
Но соседи всё равно ругались, пообещали «порвать, если ещё хоть звук», и только тогда ушли.
– Это что там? Что за голоса? – вдруг послышалось из-за двери.
– А… это МЧС приехало. Сейчас маму твою с балкона снимать будут.
– Ну и пусть, – недовольно сказал Альбертик. – Я ничего не знаю. Ничего не слышал. Сидел, уроки делал. Ничего я не знаю! Ясно вам?! – Альбертик сорвался на крик, а потом на плач.
Лариса опять хотела что-то сказать, но Чернявский, зло вращая щеками, остановил и задал следующий вопрос:
– Альберт! Чего ты добиваешься?
– Чтобы она меня в покое оставила. Я не хочу больше с ней жить.
– Ну знаешь, друг, мам не выбирают. Уж какая мама не досталась, а надо терпеть.
– Я всё что терпел, уже вытерпел. А больше терпеть не могу.
– Ну давай, друг, ты маму впустишь, и ей в спокойной обстановке все свои требования выставишь.
– Она слушать не станет. МЧС её сняло?
– Да мы пошутили.
– Вы – вруны. Как и все взрослые.
– Мы вруны, а ты – шутник.
– Я – изобретатель!
– Но ты же с мамой пошутил, запер её.
– Это балкон сам её запер. Я только изобрёл.
– Мама может смертельно заболеть.
– Заболеть? Ничего: у неё от обморожения много мазей, а от переохлаждения – спирт, она им всё меня протирала, он противно воняет, теперь пусть на себе испытает.
– Ну в общем, брат, не до чего мы с тобой не договорились. А жаль. Прощай.
– Нет, – попросил голос Альбертика. – Не бросайте меня. Мне так плохо.
– И маме твоей плохо. Родной сын называется.
– А если бы вас из школы встречали, как бы вы себя повели?
– Не знаю – озадаченно почесал затылок Чернявский. – Ну вот я Ларису провожаю-встречаю, она тоже не особо рада.
Лариса стала делать знаки, даже сложила руки в мольбе: рада, рада, мол. Чернявский грустно усмехнулся.
– Вот видите. Лариса не хочет, и я – не хо-чу! Вася ваш в четвёртом классе, и обратно из школы он всегда с друзьями идёт.
– Это чтобы маленькой толпой через дорогу переходить! – крикнул на дверь Вася.
– Ой, Васёк! И ты здесь? Ну вот. Васёк с друзьями, а я только с мамой и с мамой.
– А я всё один и один, – вздохнул Чернявский.
– Да-а. Один – это самый кайф. Вот если бы вам не давали книжки вечером читать и поделки мастерить разрешали только на балконе в солнечную погоду, вы бы не взбунтовались?
– А почему на балконе-то? – удивился Чернявский.
– Потому что ей, видишь ли, клей – вонючий. И света на балконе больше, чем в комнате. Это полезно для глаз.
– Ну в общем, друг, мы тебе, реал, сочувствуем, но ты уж мать впусти.
– Мать. В том-то и дело что – мать, – рыдал Альбертик. – Я с ней не могу больше. Не могу. И папа наш специально командировки берёт дальние, чтобы мама его не мучила. А я без папы скучаю.
– Мы тоже, камрад, скучаем без пап. И я, и Лариса, и Вася. Да, Васёк?
– Да! – крикнул Вася.
– Но у тебя, камрад, есть папа, а у нас всё равно, что и нет.
Чернявский обернулся на Ларису: не сказал ли он чего лишнего, развёл кувалдой: мол, все аргументы исчерпаны, этот – последний.
И тогда Лариса сказала Васе:
– Ну, Вась, давай думай. Как Альберта уговорить тётю Аиду впустить. У Димы не получилось. А то и правда МЧС придётся вызывать.
И Вася стал думать, сосредоточился, припомнил разговоры с Альбертиком на пруду, когда они уток кормили и сказал:
– Альбертик. Что у тебя за проблемы?! Мне бы кто вечером не разрешил читать. А мне все твердят: читай-читай. А я всё равно назло всем ничего не читаю.
– А я назло читаю, – послышалось из-под двери. – Ты, Вася, в бассейне плаваешь и гуляешь один. А я дома сижу, как в тюрьме.
– Дааа… У тебя мама – монстр, это да. Ты так всем и говори, если тебе за маму стыдно: моя мама – монстр. Монстр – это же круто.
– Да уж, – послышался неожиданно довольный альбертиковый голос. – Уж такой монстр.