– Нет, не пробегали, – выскакивала мама теперь из серебристого атласного моря. – Ни курица, ни горох.
3
И вот опять эта тётя Аида здесь. Каждый Новый год одно и то же! Неужели опять костюм огурца шить?!
Тётя Аида долго ещё жаловалась Ларисе на Альбертика, на его падающее зрение, на профнепригодность учителей и нерасторопность городских коммунальных служб.
– Аида Германовна! – очнулась Лариса. – Вы, наверное, хотите о чём-то нас попросить?
– Так прошу уже пять минут, – сказала тётя Аида. – Мама твоя сказала, что ты поможешь с новогодним костюмом!
– Нет, тётя Аида! Утренник в школе завтра!
– Да ты выслушай! Не пугайся, не бледней! – В пестренькой свободной длинной блузе с завязками у горловины и присборенными рукавами тётя Аида была похожа на райскую птицу с коробки конфет «Птичье молоко». Лариса решила, что больше в жизни не станет есть этих конфет… – Это у Васеньки завтра, у пятых классов, а у нас, у седьмых-девятых – послезавтра.
– И до послезавтра нет времени.
– Да не волнуйся, – защебетала тётя Аида. – Я пришла попросить вас об одолжении… Вы не можете поделиться со мной прошлогодним Васиным костюмом?
– Конечно можем! – в комнату вбежал Вася.
Вася любил, придя из бассейна, тихо открыть входную дверь ключом, тихо прокрасться и… пугнуть всех домашних!
Тётя Аида охнула, схватилась за сердце, села на табурет, но тут же вскочила – на табурете лежала палитра.
– Ой-ой! Я случайно забыла! Извините, Аида Германовна.
– Ничего. У меня кофта пёстрая, так даже красивей, – мученически улыбнулась тётя Аида и поправила шпильки в причёске, съехавшей набок… Всё-таки тётя Аида была очень светская и воспитанная… В такие минуты она Ларисе даже нравилась. Лариса в очередной раз подумала, что тётя Аида – очень противоречивая натура, но в чём-в чём, а в умении владеть собой ей не откажешь. Лариса однажды в художке тоже села на палитру, так она девочку, которая эту палитру на табурете оставила, чуть не убила, толкнула так, что девочка улетела метра на два и на неё с полки глиняные слоники посыпались…
Вася примчался с мокрой губкой:
– Давайте я вашу кофточку подчищу!
– Ничего, ничего, – уверяла тётя Аида, размахивая аристократически тонкой рукой. – Это же гуашь?
– Да, да гуашь, – закивала Лариса, но не стала добавлять, что гуашь профессиональная и отстирать её будет не совсем просто.
– Так что ничего катастрофического не произошло. Не надо мне Васенька стул. Я постою. Но катастрофическое может произойти, если ты, Вася, не поделишься с Альбертом своим прошлогодним костюмом.
– Да поделюсь. Забирайте. Пожалуйста. Мама! Где он лежит?
– Там же, где ёлочные игрушки.
Договорились, что тётя Аида «заглянет через часок».
Пришлось доставать с антресолей коробки и пакеты. Посыпалась пыль, похожая на серый пушистый снег, вылетела моль, похожая на взбесившуюся снежинку, стала лихорадочно «убегать» от Васиного кулака. Он всё хотел «хапнуть» кулаком эту злую бабочку, но она уворачивалась.
– Юркая моль, натренированная, – злился Вася.
А мама всё строчила и строчила на машинке.
… Лариса подумала, что это хорошо, что тётя Аида пошла кофту отстирывать, а то бы она сейчас запричитала, что теперь ясно, откуда моль по всему подъезду, это, мол, от вас моль, и этим бы точно довела маму до белого каления. А Лариса бы тогда ответила: «А от вас в нашей ванной – пауки!» «Как?» – возмутилась бы тётя Аида. «Так! Паук у нас в ванной завёлся. Это от вас». А тётя Аида бы возмутилась: «Почему от меня? У нас в подъезде тридцать шесть квартир!» А Лариса бы ответила с сарказмом: «Ну так у вас же мошки в паутинках по всей квартире». А тётя Аида бы сказала: «А паук – это хозяин, это не моль, паук вещи не точит зубками!» А Вася бы тогда сказал тёте Аиде что-нибудь умное про зубки, например, что «зубы у хищников, а моль – насекомое холоднокровное, а вещи жуют червяки, дети моли, у них нет зубов». А тётя Аида сказала бы тогда: «Причём тут это? Где логика?» А Лариса бы ответила: «А логика в том, что у теплокровных две кровеносные системы: венозная и артериальная, а у холоднокровных – нет!» Тётя Аида бы попятилась к выходу, Вася открыл бы тёте Аиде дверь, а Лариса бы «добила» тётю Аиду информацией, что у теплокровных, кроме двух кровеносных систем ещё четырёхкамерное сердце»…
После пыли и спущенных с антресолей коробок отыскались, наконец, и костюмы. И Лариса снова стала вспоминать.
4
Второе воспоминание Ларисы
Лариса, когда была маленькая, мечтала о новогоднем костюме. Она представляла себя то Злой Волшебницей Ночью, но не в колпаке как у звездочёта и в плаще с месяцами и звёздами, а такой домашней типа добренькой, но жутко лицемерной Злой Волшебницей в ночном колпаке с нашитыми перекрещенными костями и в пижаме с черепами. Лариса представляла себя и Снежинкой, но не обыкновенной снежинкой – в чешках, воздушной юбке, мишуре и маленькой диадеме, а снежинкой, которая вместе с ледышкой внедрилась в сердце Кая. Злой такой снежинкой, ярко-синей: ледяной, холодной, беспринципной, бесстыдной, жестокой – всё это должны были выразить серебристые кристаллы. Они должны были нашиваться на костюм, а юбка должна была быть не пышная крутящаяся-вертящаяся, как у весёлых озорных снежинок, тыкающихся в окно к ёжику, который встречал Новый Год. Нет! Юбка должна была быть каркасная из прутьев или проволоки. Чтобы прутья были как стрелы – ведь снежинки, если присмотреться очень острые.