– Долгоиграющее теперь всё. Э-эх! – мама Кристины всё изучала эклер и даже стала рассматривать его на свет: – Раньше по глазури крошка сыпалась. А теперь? Без фантазии украшают. Без фантазии.
– Это точно. Всего сейчас навалом, а не радует. Невкусное. – поддержала мама Дэна.
– Хочу в то время, – сказал папа Макса.
– И мы хотим, – сказали мама Дэна и мама Кристины.
– И я хочу, – сказал младшенький.
– Ты-то зачем?
– Там охраны не было. И я бы тоже рогалик взял и вынес без денег. Я маленький, меня бы не заметили.
– Рецепты одинаковые, а украшения – от человека зависит. Пусть и по эскизу, и по рецептуре, но всё равно украшения выходили у каждого свои. Я вот здесь на заводе грибочки везде старалась понатыкать. Страсть у меня такая была – грибочки, – мама Кристины ещё долго рассказывала, как считалась самым лучшим декоратором по верхнему коржу, только ей доверяли украсить правительственные торты, как рисовала эскизы и образцы украшения верхнего коржа.
Внимательно прислушивалась к рассказу и хозяйка кафе. Лицо её уже не напоминало пресный лаваш. Оно было похоже на сметанную сдобу. Хозяйка сервировала длинный стол.
– Инга! Ты что ли? – улыбнулась хозяйка маме Кристины.
– Лидусь! А я смотрю: ты – не ты. Сколько лет прошло!
– Это я просто в солярий хожу, вот и не узнают.
Только мама Кристины и буфетчица обнялись и обсудили общих знакомых, коллег по кондитерскому цеху, как вернулся с экскурсии класс. Лидуся надела кокошник и стала в стихах рассказывать детям о булках и пирожных.
Дети сидели, запрокинув головы – ведь булки свешивались на верёвочках с потолка. Муляжи конечно же, но от настоящих не отличить.
– Я понял, – шепнул папа Макса маме Кристины, пока все слушали стихи о хлебе. – Я понял. Вся эта учёба теперь как эти пирожные.
– В смысле?
– Всё без души. Стабилизаторы, эмульгаторы. Не стало у школы души. Тесты эти… Они как добавки, как консерванты.
– Вот, вот! – зашептала мама Кристины. – Именно. Программы эти. Каждый год меняются. Как требуха в хлебе.
– Да, да. Именно. Хлеб ни белый-ни чёрный. Серый хлеб. Серое теперь всё какое-то.
– И учителя тоже, – одними губами простонала мама Кристины.
Мама Дэна одобрительно кивала собеседникам.
Учительница Татьяна Викторовна села за стол с детьми. Она слышала шептание со стороны родительского комитета, прислушивалась, всё хотела понять, о чём шепчутся родители, чувствовала, что о ней, что сплетни какие-то, но слов разобрать не могла.
«Как на хлебозавод их не пустили, так и ополчились против меня. Какое-то тайное общество организовали, – размышляла учительница. – Да когда ж она стихи закончит читать? Ой: ещё теперь петь начала. А эти всё шепчутся – не нашепчутся».
Лидуся перестала петь, начала разливать чай. Дети жевали, запивали, а экскурсовод всё рассказывала и рассказывала своим сыпучим бесконечным голосом, какие сейчас сорта хлеба, и что осталось прежнего, классического со старых времён.
– Ну, приятного аппетита всем. До скорых встреч в булочных, то есть супермаркетах! А я этого молодого человека в расфасовочный цех отведу. К укладчицам сейчас сходим с тобой. И экскурсовод увела младшенького на маленькую экскурсию.
– Ничего себе, – сказала мама Дэна, разморенная уже и кофием, и чаем, и водичкой, и пятым пирожным «орех». – У меня ребёнка забрали, и разрешения не спросили.
– Охранница отлучилась, а из расфасовочного цеха выход сразу сюда в кафе, – шепнула Лидуся и поправила кокошник, беспрерывно сползающий на ухо. Кокошник забирал на себя всё внимание, казалось, что красный кокошник с узорами – это есть Лидусино лицо.
На обратном пути папа Макса глубокомысленно молчал. И в троллейбусе, когда класс выходил, его больно зажало дверями.
– Ну что же вы! – засуетились мама Кристины и мама Дэна, вызволяя папу Макса.
– Извините. Я задумался. Ничего. Всё нормально.
Папа Макса скоро совсем уволился из салона автомашин, он вернулся на хлебозавод. Когда мог, посещал родительские собрания, но на собраниях больше не нервничал – привык.
– Другая жизнь. Раз уж хлеб на привозной опаре готовят, что говорить о школе. Полуфабрикаты. Везде полуфабрикаты.
Папа Макса замечал, что родители невнимательно его слушают, и понимал почему: хлебозавод – это не элитный автомобильный бренд, это не престижно.
Только мама Кристины внимала папе Макса, кивала каждому его слову, и он был ей благодарен:
– И в кондитерке вашей тоже – одни полуфабрикаты, я специально в цех тортов заходил, водички в смесь плюснуть, краситель добавить, размешать и – вперёд.