— Он попросил твоей помощи?
— Пока нет. Но я думаю, что попросит. Он попросил о встрече со мной.
— Возможно, он изменил свои взгляды? — предположил Брат Эрик.
— Нет, — уверенно заявил Марсель. Тогда что же он хочет от тебя?
— Мою… силу, — слова были настолько тихими, что едва проникли за самодельную деревянную ширму.
— Никто не способен забрать твою силу, Марсель.
Мгновенно Марсель осознал, что этот разговор бессмыслен, что Брат Эрик никогда не смог бы понять, что здесь для него нет спасения.
Он почти плакал.
Ему требовалась сильная рука, чтобы удержать его, чтобы сказать: «Мы не позволим тебе уйти».
Но Церковь полностью основана на свободе воли.
Как объяснить, что порой его воля в действительности не принадлежит ему самому.
«Лжец», — Совесть низким леденящим голосом дразнила его изнутри, — «Твоя воля принадлежит только тебе. Тебе нравится эта мощь, Марсель. Тебе нравится владеть ею. Ты обожаешь ощущение жизни, энергии, чистой силы, исходящих от тебя, из твоих рук. Тебе нравится то, что ты способен делать с нею. Тебе нравится то, что ты способен делать с другими».
«Нет! Нет, не нравится! Ты врешь», — рыдал Марсель, закрыв лицо руками.
«Марсель. Это не обязательно плохо, Марсель», — говорила Совесть, — «Вспомни: нет ни хорошего, ни плохого — лишь размышление делает всё таковым. Ты можешь использовать свою силу во благо. Ты можешь убедить других. Так или иначе, они нуждаются в том, чтобы быть хорошими. Дело только в Дедале, Жюле и Акселль. Возможно, в Манон. Может быть, в Ричарде. Но остальные — они действуют во благо. Они последователи Чистой Магии. Ты можешь следовать ей тоже. Твоя сила могла бы увеличить их благодетельность».
— Нет, нет, — всхлипывал Марсель, когда бархатные занавески распахнулись, и Брат Эрик дотронулся до его плеча. — Я не могу вернуться.
— Марсель, все мы должны встречать наших демонов лицом к лицу, — мягко сказал Брат Эрик, — Сейчас иди, отдохни. Ты работал слишком много. Я скажу Брату Симону принести тебе суп.
Марсель дал вывести себя из часовни, стены которой укрывали последователей Божьих с 1348 года. Однако Марсель знал, что они больше не могут защитить его.
Это был лишь вопрос времени.
Каждый шаг, который он совершал, был шагом, загоняющим его в его собственный ад, и не важно, что ожидало его в Новом Орлеане.
11. Клио.
— Ты опоздал, — я метнула в Андре свой «коронный» полный раздражения взгляд, который заставляет парней, по меньшей мере, вздрогнуть. Андре просто ухмыльнулся и бросился целовать меня в шею, что абсолютно напрочь замкнуло все здравые мысли в моей голове.
— Значит, мы квиты, — произнес он с таким нераскаивающимся, озорным выражением лица, что я рассмеялась и не могла злиться на него.
Вместо этого я пихнула его в грудь, слегка сдвинув с места, и пошла впереди, пытаясь взять свои порхающие нервы под контроль.
Мои ладошки защекотало в местах прикосновения к нему.
— Тебе повезло, что я дождалась, — бросила я через плечо.
Андре догнал меня, выровняв шаги с моими.
Смеркалось, солнце уже опускалось за линию реки Миссисипи.
Это было волшебное время. Я имею в виду, в буквальном смысле — волшебное. Когда сила солнца уступает силе луны.
Некоторые обряды, совершаемые в это время, используют действие обеих сил.
— Симпатичный парк, — сказал он.
Я осмотрелась.
Небольшая площадка для игры в гольф была образована из крошечных, искусственных холмов.
Огромные вечнозеленые дубы возвышались над нами, бросая тени из-под ветвей.
Для меня это было так привычно, что я едва обращала внимание.
— Люблю зелень Нового Орлеана, — сказала я, — Мы с бабушкой приехали из Аризоны несколько лет назад, и там было ужасно. То есть, вообще-то там было здорово, в смысле по-настоящему сухо и пыльно. Но в какой-то степени я чувствовала себя слегка поджаривающейся. Мне нравится, когда вокруг листва…
Я сжала губы.
Проклятье, я говорю, как полная идиотка.
Или туристический гид.
Что со мной не так? Почему он абсолютно выводит меня из равновесия? Я сделала глубокий вдох, на мгновение закрыв глаза.
Сконцентрируйся.
Соберись.
— Идем сюда, — сказала я, протягивая руку. Андре взял ее, тепло его кожи смешалось с моим.
— Куда ты меня ведешь?
Казалось, всё, что он говорил, имело два подтекста.
Он что угодно мог заставить звучать сексуально и запретно.