— Вот что, — говорит Таисия Петровна, — раз некоторым ребятам мешают две косички с большими бантами, предлагаю, чтоб девочки заплетали волосы в одну.
На этом собрание закончилось.
3. Аперхук
Домой Митька пришёл с поцарапанным носом, но такой гордый, что сперва и рассказывать ничего не стал, только сопел да выпячивал грудь. И в зеркало на себя поглядывал искоса.
После не выдержал.
Всё рассказал.
— Ну, лес — это мы ещё посмотрим, — говорит мама, — выдумки какие — без единого родителя! Таких крошек!
— Надавал тебе, я гляжу, твой дружок Лисогонов, — говорит папа, — ишь, чуть нос напрочь не оторвал.
— Что-о-о?! — кричит Митька. — Мне?! Лисогонов?! Надавал?!
— Угу, — говорит папа и поглядывает одним хитрым глазом из-за газеты, — прямо-таки даже навтыкал.
— С моим-то ударом?! — кричит Митька.
— С каким ещё таким ударом? — интересуется папа.
— С таким! У меня особый такой уж-ж-жасный удар есть — аперхук называется. Я теперь до того стал опасный человек! Меня теперь все бояться должны.
— Оно и видно, — смеётся папа, — чуть нос не оторвали… Вон, на одной ниточке висит, еле держится.
— А он царапается, как девчонка! У него ногти вперёд загнутые! А у меня аперхук! — Митька уже чуть не плачет.
Папа улыбается.
— Не надо, — говорит ему мама, — ну зачем ты его дразнишь. У человека аперхук появился, а ты сомневаешься. Но вообще-то, — говорит она Митьке и целует его в макушку, — если уж ты теперь такой опасный стал человек, тебе ни за что нельзя драться.
— Почему это? — удивляется Митька. — Совсем наоборот! Теперь-то я ему и покажу!
— Ты меня послушай, — говорит мама, — вот у тебя есть аперхук, а у другого нету, а ты с ним дерёшься. Это всё равно, как если бы у одного человека дубинка в руках, а другой безоружный и в очках, а первый второго дубинкой по голове. Хорошо это?
— Нет. Это нехорошо, — твёрдо отвечает Митька. — Только дубины-то у меня нету!
— А аперхук?!
— Это совсем другое дело!
— Да откуда он у тебя взялся, этот знаменитый аперхук? — спрашивает папа.
— Меня один парень научил. Здоровенный такой верзила — аж из третьего класса.
А папа улыбается.
— Аж из третьего? — переспрашивает.
— Да, — отвечает Митька, — и ничего смешного.
— Ну скажи мне, Тяша, почему ты так невзлюбил этого Лисогонова? Очень милый, по-моему, мальчик, — говорит мама.
— Милый?! — Митька даже подскакивает от возмущения. — Ну знаешь, мама! Милый! Он ехидный, как… как не знаю кто!
— Как ехидна, — подсказывает папа.
— Во-во, — соглашается Митька, — и язык мне показывает. И на Вику наябедничал! И вообще… вообще у него какая-то противная морда лица!
— Не стыдно тебе такие грубые слова говорить — «морда»! — возмущается мама, но Митька видит, что она только притворяется сердитой, а самой смеяться охота.
4. История с фонтанчиком
Ужасная сегодня история произошла с Митькой на большой перемене. И нелепо как-то всё случилось, чуть ли не нечаянно.
Дело было так.
Вика Дробот говорит:
— Пить, — говорит, — охота — жуть… Как в пустыне Каракумы.
А Митька ей:
— А ты была в этой пустыне?
— Нет, — говорит, — не была. Мой двоюродный брат Виталий был.
— Ну и что он рассказывал? — спрашивает Митька с огромным интересом.
— Вот он и говорит: пить, говорит, охота — жуть.
— А верблюды у него были?
— Были. Целых пять. Четыре с двумя горбами, а один с одним.
— Ух ты, — говорит Митька, — калека, значит? Шакалы отгрызли?
— Нет, — говорит Вика, — он — дромадер.
— Кто-кто?
— Дромадер.
— А это кто?
— Не знаю, — говорит Вика, — так про него Виталий сказал: дромадер, и всё.
— Это его так звали, беднягу, — поясняет Митька, — отгрызли мерзкие шакалы один горб и убежали.
— Жалко, — говорит Вика.
— Ха! Ясное дело! А что ещё твой брат рассказывал?
— Он говорит: пить, говорит, там охота — жуть!
— Слушай, он что, твой брат, насос? — подозрительно говорит Митька. — Чего это ему всё время пить охота?
— И мне охота, — говорит Вика и чуть не плачет.
— Так пойди к фонтанчику и попей! Во чудачка!
— Да-а! Попе-ей! А если он облива-ается, — говорит Вика и капает продолговатыми слезами.
Этого Митька, конечно, стерпеть не мог. Человек из твоей звёздочки погибает от жажды, как в пустыне Каракумы, погибает рядом с фонтанчиком для питья! Слыханное ли дело?
Ноздри у Митьки воинственно раздулись.
— А ну пошли, — говорит. — Кто обливается?!
— Севка из третьего «б». Ни на кого не обливается, а как меня увидит, так и сразу!
— Пусть только посмеет! — говорит Митька. — Не знаю даже, что я с ним сделаю! Идём, не бойся.
Дальше всё произошло так быстро, что Митька ничего и запомнить не успел.
Веером летела вода. Кричал Севка из третьего «б». А потом появилось разгневанное лицо учителя физкультуры Германа Петровича.
— Значит, хулиганишь, Огородников? — зловеще спросил Герман Петрович. — Значит, баню тут устроил? Душ? Ну, будет тебе сейчас самому баня! Ох и будет тебе головомойка!
И повёл Митьку к директору. И что потом было, что было!..
Даже говорить не хочется.
5. Наказание
Мама вернулась из школы мрачнее тучи. С Митькой и разговаривать не пожелала. Митька забился в угол дивана и сделал вид, будто читает книжку. А сам и не думал читать, не до этого ему было. Митьку мучили угрызения совести.
Он то и дело поглядывал из-за книжки на маму и тяжело вздыхал.
— Конечно, — говорит мама, — теперь некоторые будут пыхтеть, как испорченный паровоз. Некоторые хулиганы, про которых вся школа знает, какие они есть.
— Да я ведь нечаянно, — говорит Митька. — Я же одного только Севку окатить хотел. Чтобы он к Вике не приставал. А струя вывернулась и…
Но мама делала вид, что не слышит Митьки. Такой у неё был вид, будто Митьки вообще в комнате нет, будто он пустое место.
— Да-а, некоторые нашкодят, а потом, чтобы выкрутиться, начинают на своих товарищей наговаривать. Не знала я, что некоторые не только хулиганы, а ещё и ябеды.
— Я не ябеда, — кричит Митька, — я правду говорю!
— Да-а, жидковаты некоторые на расправу, — продолжает своё мама, — небось шкодливы как кошки, а трусливы как зайцы!
— Я не трусливый! — кричит Митька, и в носу его делается вдруг горячо и щекотно, а перед глазами всё дрожит и расплывается.
— Москва слезам не верит, — говорит мама неуверенным голосом.
— И пусть! И пусть! Я не собираюсь! — кричит Митька. — Я нечаянно! А Севку я правильно окатил! Мало ещё!
— Правильно? — зловещим голосом спрашивает мама.
— Да! Правильно! Он Вике пить не давал! А ей очень хотелось! Будто она в пустыне Каракумы!
— Ну что ж, — говорит мама, — нераскаявшиеся преступники будут иметь дело с папой!
Вот какая вышла история.
Папа на этот раз не смеялся. И никаких разговоров говорить не стал. Он просто взял и отменил поход в цирк.
А всё из-за Севки, с загнутыми вперёд ушами.
6. Пение
Больше всех остальных уроков Митька любил пение. И вот как раз на этих уроках ему больше всего не везло. Это было до того обидно и непонятно, что и сказать нельзя.
Вот взять Алёшку Реброва, командира Митькиной звёздочки и лучшего Митькиного друга. Тот терпеть не мог пение, и петь не любил, и не умел, а у него за первую четверть пятёрка.
У Алёшки пятёрка, а у Митьки трояк. Никакой справедливости!
Митька с детства любил музыку. Особенно когда хором поют. И не какие-нибудь там «В лесу родилась ёлочка», а настоящие: «Орлёнок», например, или эту, где «сотня юных бойцов из будённовских войск на разведку в поля поскакала», — у Митьки всегда от этой песни мурашки по спине бегают. Да мало ли хороших песен!