— Хорош червь. Злой, — говорил Митька и смачно плевал на червяка.
Но когда Гоша вытащил первого окуня — полосатого, упругого, с красными плавниками и нахальной пастью, — черви перестали его заботить.
Он лихо насаживал их, забрасывал удочку. Тотчас поплавок вздрагивал и косо уходил вниз. Леска натягивалась, со звоном резала воду — жжик! Жжик! С чмоканьем вылетал очередной окунь, шлёпался на камни, бился там, колотил хвостом.
Гоша с хищным выражением лица хватал его, вытаскивал глубоко заглотанный крючок и сажал на кукан. Окунь соскальзывал по шпагату к другим своим собратьям по несчастью, плескался, негодовал, потом успокаивался.
Изредка попадались серебристая плотва и маленькие жёлтые ерши — колючие большеголовые уродцы.
Митька складывал их отдельно.
— Сгодится по первому разу. Навар будет, — таинственно говорил он.
Сквозь прозрачные тучи проглядывало солнце. Оно медленно скатывалось к горизонту.
Гошу колотило от азарта, он нервничал, если леска запутывалась, топал нетерпеливо ногой. Митька поглядывал на него и усмехался.
— Заводной ты парень, горячий, — говорил он.
Гоша готов был удить хоть всю ночь, но Митька смотал удочку и сказал:
— Хватит. Нам больше не съесть.
— Ну ещё немножечко, Митька! Ещё парочку! — взмолился Гоша.
Но непреклонный Митька отобрал у него удочку и сказал:
— Нечего рыбу портить. Пусть живёт. Нам больше не надо.
Они стали потрошить рыбу. Вернее, потрошил Митька. Он ловко вспарывал окуням животы, чистил их, промывал в воде. Гоша тоже пробовал, но тут же уколол палец об острый плавник, отбросил рыбу и сунул палец в рот.
— Иди-ка лучше костёр запали, — сказал Митька и отобрал у него нож, — только раскладывай на камне, а то лес займётся. Здесь сухо.
Гоша натаскал хворосту и зажёг костёр с одной спички. Это он умел. В пионерлагере он был костровым. Гоша исподтишка взглянул на Митьку и заметил, как тот одобрительно улыбнулся.
Гошу обдала горячая волна радости: впервые Митька так ему улыбался.
Он принёс воды, приладил палку на двух рогульках, подвесил котелок и уставился на огонь.
Это так здорово — глядеть на огонь! Острые язычки пламени лижут ветки, будто маленькие пасти, ненасытные и жаркие, хватают, хватают… Глядишь, и ветка налилась малиновым жаром, потом по ней пробегают синие огоньки — и она рассыпается тугим пеплом.
Дома, в городе, у Гоши паровое отопление. Он завидует тем, у кого печки. И всегда удивляется, что люди мечтают сломать их и поставить пыльные чугунные батареи.
Вода вскипела.
Митька бросил в котелок ершей и плотву. Глаза у рыб сразу поблёкли, стали костяными. Митька подождал немного, потом ложкой выбросил рыбёшек из котла прямо на траву.
— Зачем ты их выкинул? — удивился Гоша.
— Затем, что это называется двойная уха. Сейчас мы туда окуней положим.
Он деловито, как опытная хозяйка, клал соль, подсыпал перец. Изредка черпал ложкой прозрачную жидкость, ожесточённо дул на неё, пробовал и причмокивал от удовольствия.
— Во какая уха, — он поднимал большой палец, — с дымком! Ты небось такую не едал.
— Не едал, — отвечал Гоша и глотал слюнки: уж очень Митька всё это аппетитно делал.
Вот это жизнь! Сидеть у костра, обжигаясь, глотать душистую уху и глядеть на тяжёлую стылую воду! А вокруг никого. И никто не делает замечаний, когда отщипываешь хлеб руками, и никто не велит сидеть прямо. Хоть лёжа ешь. Только лёжа неудобно.
Гоша расправил узкие плечи и почувствовал себя очень сильным. Выйди сейчас из лесу медведь, Гоша не испугался бы. Он бы поступил, как Митька.
— Митя, а медведи тут есть?
— Угу. Говорят, есть. Я сам не видел, но батя говорит — есть.
— А что будем делать, если сейчас медведь выйдет?
— Как «что»? — удивился Митька. — Удерём!
— Удерём! — весело согласился Гоша.
Необитаемый остров, уха, медведи! С ума сойти можно! Расскажи Гоша такое в школе — никто не поверит. Ну и пусть не верят.
— Хорошо тебе живётся, Митька, — вздохнул он.
— Угу, — согласился Митька.
Уху выхлебали до дна. Окуней обсосали до косточек. Костёр догорал.
Митька вынул из воды кукан с оставшейся рыбой, бросил её в лодку.
— Ну что, поплыли?
— Погоди немножко, — попросил Гоша.
Он прилёг на густой, упругий мох и глядел в небо. Уезжать не хотелось.
Вдруг Митька прислушался.
— Моторка идёт, — сказал он.
Гоша услышал далёкое стрекотание и привстал. Моторка приближалась.
Мальчишки взобрались на высокий валун, огляделись.
Недалеко, метрах в пятидесяти от соседнего маленького островка, они увидели на воде что-то тёмное. Но это была не лодка. По проливу кто-то плыл.
— Лось плывёт, гляди! — крикнул Митька.
Гоша вгляделся и ясно увидел широкие плоские рога и длинную морду, торчавшие из воды.
И тут-то из-за мыса выскочила моторка. Дальше события разворачивались стремительно и непонятно.
В лодке были двое.
Они тоже заметили лося; моторка круто повернула и направилась к нему. Быстро догнала лося. Мальчишки увидели, как человек на носу взмахнул причальной цепью и ударил лося по голове.
Голова скрылась под водой и тут же показалась снова. Опять человек махнул цепью, и лось ушёл под воду.
— Что же они делают, Митька? — прошептал Гоша.
— Утопят сохатого, утопят ведь, гады! — бормотал Митька и пританцовывал на месте.
Лось вынырнул. Плыл он медленно, тяжело. Двое в лодке посовещались, и сидящий на носу петлёй набросил цепь на рога. Цепь соскользнула. Тогда человек поднял что-то со дна — верёвку или проволоку, — обмотал цепь вокруг рогов и привязал её.
Цепь натянулась и потащила лося к берегу.
— Бежим к лодке! — крикнул Митька и стал спускаться с валуна.
Но тут произошло такое, чего ни Гоша, ни Митька никак не ожидали.
Лось вдруг выпрыгнул из воды. Видно, он достал ногами дно. Он рванул лодку, подпрыгнул, лодка перевернулась, и двое очутились в воде.
А лось нёсся вперёд. Подвесной мотор обломил кормовую доску и утонул. Лодка выскочила на камни и с грохотом волочилась на боку за лосем. Он тащил её всё дальше, и лодка стала разваливаться на глазах.
От бортов отлетали крупные щепки, потом отвалились две доски.
А сохатый легко, казалось, без всяких усилий продолжал волочить её по камням.
Наконец измочаленную, разбитую лодку заклинило между двух валунов.
Лось напрягся, рванулся и вырвал цепь вместе с кольцом.
Он оглянулся, гневно, торжествующе протрубил и в два прыжка скрылся в густом сосняке. Цепь свисала с его рогов до земли.
Тогда только мальчишки опомнились. Они переглянулись и расхохотались.
Всё произошло мгновенно. Двое ещё барахтались в воде. Потом они выбрались, спотыкаясь о валуны, на берег и уставились друг на друга.
С них ручьём стекала вода, кепки обвисли. Они постояли немного, потом стали подпрыгивать, чтобы согреться.
Митька неторопливо слез с камня, направился к лодке. Гоша шёл рядом.
Когда двое увидели лодку, они радостно завопили, замахали руками. Они даже вошли по колено в воду.
Митька медленно грёб. Потом остановился метрах в двадцати от берега.
— Ну, что ж вы, ребята? Гребите сюда! Хо-олодно! — клацкая зубами, закричал тот, что стоял в воде.
Митька молчал и пристально разглядывал двух мокрых людей.
— Возьмём их, Митька, замёрзнут ведь, простудятся, — сказал Гоша.
— Ещё чего. Пусть замёрзнут. Запомнят лучше, — сквозь зубы ответил Митька.
Он развернул лодку и погрёб прочь.