НОРМАН. Чему?
Сэр Джон позволяет Норману помочь ему раздеться.
СЭР ДЖОН. Что мне мешает упаковаться и уехать? Почему я здесь, когда мне нужно спать в постели? Даже король иногда слагает с себя власть.
НОРМАН. Что ж, надеюсь, он счастлив с любимой, вот все, что я могут сказать. Надеюсь, он счастлив. Давайте разденемся. Кстати о раздевании: нынче вечером на Рыночной площади было очень странное освещение, вы не находите?
СЭР ДЖОН. Не помню, чтоб я там был.
НОРМАН. Вы пропадали целый день. Что вам запомнилось?
СЭР ДЖОН. Я все ходил, ходил… Если бы только найти какое-нибудь интригующее название. «Моя жизнь» — это, помоему, как-то банально, а?
НОРМАН. О, я вижу, мы ушли в это с головой!
СЭР ДЖОН. Нет, я сегодня мало написал. Две — три тетрадные странички. Но я никак не могу найти название.
НОРМАН. Что-нибудь придумаем.
СЭР ДЖОН. Погляди, она должна быть в кармане пальто. И очки тоже.
Норман ищет в кармане пальто и достает оттуда тетрадку и разбитые очки. Он отдает сэру Джону тетрадку и показывает ему очки.
НОРМАН. В них уже много не увидишь.
СЭР ДЖОН (листает тетрадку). Помнится, я сегодня чтото написал. Погляди-ка ты. Есть там что-нибудь?
Норман бегло просматривает тетрадку.
Нет, видно, ничего. Не может быть, чтоб сегодня опять был «Лир».
НОРМАН. Так начнем гримироваться? (Ведет хозяина к гримировальному столику, но сэр Джон внезапно останавливается).
СЭР ДЖОН. Где моя шляпа? Я ухожу отсюда. Я не останусь здесь и минуты. Меня со всех сторон окружают гады и предатели. Я раздавлен, из меня по капле вытекает кровь. Это бремя мне не по силам. Ах, Норман, Норман, если ты мне предан, не слушай его!..
НОРМАН. Кого, сэр?
СЭР ДЖОН. Еще, и еще, и еще. Но я не могу больше давать — мне нечего больше давать. Я хочу спокойной старости. Я уже взрослый. Я не хочу вечер за вечером раскрашивать лицо, носить не свою одежду. Я не ребенок, переодетый для шарады, это моя работа, мое жизненное призвание, я — актер, а кому дело до того, буду ли я играть сегодня или завтра и тем укорочу свой век? (Сидит, спрятав лицо в ладони).
НОРМАН. Один мой друг как-то сказал: «Меня не волнует, Норман, если в зале передо мной только три человека, если публика смеется там, где не надо, и не смеется там, где надо. Я всегда уверен, что найдется кто-нибудь, кому дано все понять. И я играю для него». Вот что сказал мой друг.
СЭР ДЖОН. Я не могу сдвинуть то, что сдвинуть нельзя.
НОРМАН. Так на чем мы остановились?
СЭР ДЖОН. Я внутри набит камнями. Они громоздятся один на другой. Я не могу подняться. Непомерная тяжесть. Бесполезный труд. По ночам мне снится, что какие-то невидимые руки вгоняют мне в ноги деревянные палки. Я не могу шевельнуться, и когда я гляжу на свои раны, мне чудится, будто они, как язвы прокаженного, покрыты застывшим гноем. Это мерзкий и нескончаемый сон. Я просыпаюсь весь в поту с ощущением тошноты. И потом весь день что- то сжигает меня изнутри и гонит из головы все мысли. Что я сегодня делал?
НОРМАН. Вы бродили по городу. Думали, что что-то пишете. Вы побывали на Рыночной площади. Какая-то женщина поцеловала вам руку и сказала, что вы прекрасно играли в «Братьях — корсиканцах».
СЭР ДЖОН. Откуда ты все это знаешь? Тебе кто-нибудь рассказал?
НОРМАН (после паузы). Я не хочу торопить вас, сэр, нет, я вру — я хочу торопить вас!
СЭР ДЖОН. Ненавижу этих свиней.
НОРМАН. Кого?
СЭР ДЖОН. Он — надсмотрщик, безжалостный погоняла. На мне непосильный груз.
В дверь стучит Мэдж. Норман открывает ей, но загоражи- вает дорогу.
НОРМАН. Да?
МЭДЖ. Мне бы надо взглянуть на него.
НОРМАН. Как раз этого не надо.
МЭДЖ. Но я отвечаю за спектакль. Времени-то мало.
НОРМАН. Сейчас очень ответственный момент. Я не хочу, чтобы его беспокоили.
СЭР ДЖОН. О чем вы там шепчетесь?
НОРМАН. Так, сущие пустяки.
МЭДЖ. Он уже начал гримироваться?
НОРМАН. Еще нет, но…
МЭДЖ. Вы понимаете, что времени в обрез? Немногим больше получаса.
НОРМАН. Я знаю, что времени в обрез.
МЭДЖ. Так пеняйте на себя. (Уходит).