– Да нет, вроде все обычное… – Он пожал плечами, покачал головой и подтвердил: – Все как всегда.
Разговор оборвался. Я молчал. Мне показалось странным, что он не вспомнил о Власове. Ведь он обратил внимание, даже с Афониным поделился. Был удивлен. Почему же сейчас молчит об этом?
Куприянов выжидающе смотрел на меня. Разговор вроде кончен, а я и не собираюсь уходить. Вероятно, его это смущало. Он достал новую папиросу и стал ее разминать, как и первую, долго и аккуратно, над самой пепельницей.
– Николай Васильевич, – сказал я с мягкой укоризной в голосе, – а почему вы не хотите мне сообщить, что видели вчера Власова, возвращающегося домой сразу после того, как произошло убийство Никитина?
Куприянов вздрогнул.
– А почему вы думаете, что я его видел? – неуверенно спросил Куприянов.
– Я не думаю, я знаю. Мне сказал Афонин. И странно, почему вы это скрываете.
Он вышел из-за стола, прошелся по комнате, потом махнул рукой и остановился напротив меня.
– Хотите честно?
– Хочу, – сказал я и тоже поднялся. Мы оказались лицом к лицу.
– И не сказал бы вообще!
– Почему же?
– Я Власова знаю тридцать лет. Воевали вместе. Ну и что из того, что человек пьет? Ему можно простить. А на преступление, на подлость он не способен. Так, пошумит, побузит и спать завалится. А вам только скажи… Затаскаете… Вот поэтому и не хотел говорить. И не сказал бы, если б Афонин не наболтал.
– Не волнуйтесь, Николай Васильевич, – сказал я извиняющимся тоном, – невиновного мы не очерним, не волнуйтесь. – И чтобы перевести разговор, спросил: – Когда намечены похороны?
– Послезавтра в десять утра, – очень сухо ответил Куприянов.
Секретаря Никитина Лену Прудникову я нашел тоже не сразу. В приемной ее не оказалось. Ждать мне было некогда, и я решил уже уходить, спускался по вестнице и услышал ее каблучки. У нее были красные от слез глаза и растрепанная прическа.
– Здравствуй, Лена.
– Здравствуй. – Она остановилась и протянула мне руку. – Ты извини, Борис, я очень спешу…
– А я к тебе по делу.
– Тогда пойдем в приемную, я там найду одну бумажку, а ты, пока я буду искать, расскажешь.
Мы поднялись в приемную, она выдвинула ящички своего стола и принялась разбирать бумаги. Я без всякого предисловия спросил:
– Ты в последнее время ничего не замечала за Никитиным? Он вел себя нормально, как всегда?
– Нет. – Она оставила бумаги. – Он в последние дни был какой-то странный, рассеянный. А недели полторы или две назад я вошла в его кабинет, и мне показалось, что он плакал. Как только я вошла, он отвернулся, открыл зачем-то сейф и стал там копаться. Потом поглядел на меня с такой тоской… И сказал… Я уже не помню точно, но что-то в таком роде… Постой, сейчас вспомню… Да, он сказал, что на этой земле нельзя ступить и шагу безнаказанно. И что потом за все приходится платить. Втройне… Я спросила: «За что?» Он сказал: «За все. И не надо надеяться, что останешься безнаказанным, и лучше сразу платить». И, усмехнувшись, добавил: «Лучше сразу, а то пени нарастают, а впрочем, это все ерунда и не обращайте на меня внимания, Леночка. Это я так… Философствую… К старости такое бывает».
И вообще весь этот месяц он был какой-то издерганный… Все время спешил. И меня торопил. Я однажды подумала, что он собирается уезжать отсюда. Так он спешил…
– Ты не знаешь, он днем вчера собирался в кино?
– Собирался. Еще просил меня узнать, во сколько начало.
– При этом был кто-нибудь?
– Никого.
– Знаешь что, Лена, у меня сейчас времени в обрез, а вечером я, может быть, освобожусь. Мне бы с тобой еще поговорить…
– О Никитине? – Она внимательно посмотрела на меня.
– Да, о нем, – твердо сказал я и поднялся.
Глава IV
Прежде чем отправиться в отделение, я решил зайти в исполком. Там работала Надя Власова, племянница Егора Егоровича. Самого Власова я пока не хотел беспокоить. Действительно, не стоит зря его волновать. Подходило время моего дежурства, и я был вынужден позвонить в отделение и предупредить, что задержусь.
К телефону подошел Зайцев.
– Следователь прокуратуры Зайцев слушает.
– Это говорит инспектор уголовного розыска старший лейтенант Сохатый.
– Я вас слушаю, – ледяным тоном произнес Зайцев.
Я ему попытался коротко изложить причину моей задержки.
– А почему вы не хотите заняться самим Власовым?
Я объяснил почему.
– Либеральничаем, старший лейтенант Сохатый, а с момента убийства прошло уже десять часов. Вам ясно, товарищ Сохатый? – очень многозначительно закончил он.
Надя удивилась моему приходу, особенно когда я попросил ее выйти со мной в коридор из комнаты жилищного отдела, где она работала инспектором и где всегда толпился народ.
– Наденька, – сказал я, – вчера вечером вы где были?
– Как где? В клубе. Вы что же, не помните? Мы еще с вами поздоровались…
– Ах да, совсем забыл. Конечно, конечно… – Я так и не смог вспомнить, чтобы мы поздоровались. – Вы, разумеется, уже знаете, что вчера произошло.
– Знаю. – Она кивнула и погрустнела.
– А что ваш дядюшка говорит по этому поводу?
– Что говорит? Говорит, что зря человека не убьют… Сегодня утром встал злой, а как я ему рассказала, еще больше разозлился. Выпросил у меня трешку. Как-никак они вместе воевали с Никитиным…
– Значит, он считает, что его убили за дело?
– Нет, – она пожала плечами, – он так не сказал. Он вообще по утрам злой, похмельный. Ему чего ни скажи – все так и надо.
– А что же он, только сегодня и узнал? А вчера?
– Так он же вчера спал пьяный. Его и пушкой не разбудишь.
– Вы во сколько пришли домой?
– Часов в одиннадцать, а точнее, в начале двенадцатого.
– И Егор Егорович спал, когда вы возвратились?
– Спал! Так нахрапывал, что стекла дрожали.
– Значит, вы на танцы не остались?
– Какие уж танцы… – сказала она обиженно, потом задумалась и озабоченно спросила: – Почему вы меня обо всем спрашиваете? Опять он что-то натворил?
Она подняла на меня глаза, полные такого испуга, что я поспешил ее успокоить:
– Да нет же, все в порядке. Просто Егор Егорыча у нас вчера не было, вот я и решил справиться. Не случилось ли чего с ним. А то видите, какие происшествия в нашем городе…
Я попытался улыбнуться. На самом же деле, улыбаться мне совсем не хотелось. Вот ведь как получается: двое видели Власова без пяти одиннадцать, а в одиннадцать десять он уже спал. На него это не похоже. Обычно он засыпает не так скоро – уж мне-то известно. Прежде чем захрапеть, он минут двадцать сидит на кровати и беседует сам с собой о жизни. Потом лежа выкуривает папиросу, произносит свой последний монолог и уже тогда забывается. Да, неувязка. Выходит, или те двое ошибаются, или Егор притворялся, что спит. Мне очень не хотелось, чтобы Власов хоть чем-нибудь был причастен к этому делу. Я за семь лет работы в этом городке настолько привык к нему, что он стал уже необходимой, неотъемлемой частью моей жизни.
Я сколько мог успокоил Надю и пошел не в отделение, как мне следовало бы, а направился к дому Егора.
Дом Власова был заперт на большой висячий замок. Я несколько раз обошел вокруг дома, внимательно исследовал каждую вмятину на дорожке от калитки к крыльцу. Ничего, только кругленькие ямки от Надиных каблуков, чуть побольше углубление от деревяшки Егора Егорыча да засохшие с прошлого дождя рубчатые следы от его резинового сапога. В глубине двора был выкопан неглубокий колодец, я заглянул и туда, но ничего не увидел. Слишком темно, а фонарь я не захватил.