Выбрать главу

Рюмон мгновенно расплатился с шофером и вышел из машины одновременно с Тикако.

– Я вижу, ты по-прежнему настойчив, – проговорила девушка с укором, остановившись на тротуаре.

– Отрицать не стану. Но это не под действием спиртного.

Рюмон взял Тикако за руку и повел ее через дорогу, потом по улочке, начинавшейся сбоку от большого универмага и ведущей в сторону проспекта Сева.

Они зашли в небольшое кафе.

Дожидаясь, пока принесут напитки, Рюмон неторопливо произнес:

– Ты мне в тот раз не дала возможности объясниться.

– Я не хочу об этом говорить, – тихо сказала Тикако, кладя лимон в чай.

– Ты все-таки выслушай меня. Я не собираюсь оправдываться. Просто хочу, чтобы ты знала всю правду, и только.

– Смысла в этом нет – и три года назад не было, и сейчас не будет.

Не обращая внимания на ее слова, Рюмон выпалил на одном дыхании:

– Я не помню совершенно ничего из того, что делал в тот вечер в твоей комнате.

Тикако нахмурила брови и пристально посмотрела на него.

Каким-то образом, очевидно, держась за стены, Рюмон в тот вечер умудрился подняться по лестнице на третий этаж, к квартире Тикако. Но что случилось дальше – вспомнить ему никак не удавалось.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что одетый валяется на незнакомой кровати. Только позже он понял, что это была спальня Тикако. Торшер был опрокинут на пол, стол перевернут, косметика и всякие мелочи разбросаны по всей комнате.

Девушки в квартире не было, и только на столе в гостиной лежала записка:

«Не хочу вас больше видеть. Надеюсь, вы и сами понимаете, что сделали. В эту квартиру я больше не вернусь. Не звоните и на работу. Прощайте».

Рюмон расставил вещи по местам, придав комнате прежний вид, и вышел из дома в полном отчаянии.

По состоянию комнаты ему было совершенно очевидно, что он попытался взять Тикако силой и она упорно сопротивлялась. Никакие извинения положения не спасут. Ему показалось, что наиболее верный способ наказать себя – это навеки исчезнуть из ее жизни.

Это происшествие, когда он, пьяный, напал на Тикако и таким образом навсегда потерял, стало для него тяжелейшим ударом.

Однако не менее серьезной проблемой было то, что он совершенно этого не помнил. Несколько раз, еще в студенческое время, он, бывало, напивался до невменяемого состояния, однако такого, чтобы он вообще ничего не помнил, с ним еще никогда не случалось.

Тикако отодвинула чашку с чаем в сторону.

– Ты хочешь, чтобы я простила тебя только потому, что ты ничего не помнишь?

Рюмон покачал головой:

– Нет, этого я не прошу. Если бы я хотел просить прощения, я бы сумел разыскать тебя и сделал бы это в тот же день. Я ведь ни разу не позвонил тебе до конца того года потому, что считал необходимым сам себя наказать. Тебе-то, может быть, и все равно, помню я что-то или нет, но для меня это не так. Вот это я и хотел тебе сказать.

Тикако долго молчала, потом наконец, вздохнув, сказала:

– Я все поняла. Давай оставим теперь эту тему. Подавленный ее твердым тоном, Рюмон был вынужден прекратить разговор.

И все же его чувства, так долго не находившие выхода, наконец были высказаны, и ему стало от этого немного легче.

Рюмон спросил уже другим тоном:

– Послушай-ка, а когда ты собираешься в Испанию?

8

Ханагата Риэ поднялась по лестнице станции метро.

Она вышла на площадь Пуэрто дель Соль и оказалась в потоке оживленной вечерней толпы.

Эта площадь, если сравнивать Мадрид с Токио, была похожа на четвертый квартал Гиндзы, а если принять во внимание, что на ней стоит верстовой столб с отметкой

0 м, то ее вполне можно сравнить с улицей Нихомбаси.[Улица Нихомбаси в Токио когда-то была близка к географическому центру города, поэтому от установленного на ней столба отсчитывается расстояние до других городов страны] От этой точки лучами расходились десять дорог, пронизывавших весь Мадрид, да и всю Испанию.

На южной стороне площади, за тротуаром, где был вкопан этот столб с указателями расстояний, высилось старое здание, во времена Франко бывшее символом его строя – объединенное управление всех служб безопасности. Сейчас в нем находилось отделение Мадридского округа. Девушка пошла по улице Херонимо в направлении площади Каналехас. До улицы Принсипе, где находилось ее писо, было несколько минут ходьбы.

Риэ провела день в библиотеке Мадридского университета, в котором она училась, просматривая газеты за последние несколько месяцев.

В Испании газеты на дом не доставляют, и покупать их можно только в киосках. Испанцы любят печатное слово не так сильно, как японцы, и, скажем, увидеть испанца в поезде с газетой или еженедельным журналом в руках доводится не часто.

Не то чтобы Риэ пыталась следовать их примеру, но она тоже покупала прессу изредка и лишь смотрела время от времени новости по телевизору.

Несколько дней назад было принято решение присудить Нобелевскую премию по литературе Камилло Хосе Села.[Села Камилло Хосе (1916–2001) – испанский писатель, академик. Стал нобелевским лауреатом в 1989 году.] Он был пятым испанским писателем, ставшим нобелевским лауреатом, последним получил ее Висенте Александре[Александре-и-Мерло Висенте (1898–1984) – испанский поэт, представитель

«Поколения 1927 года», друг Гарсиа Лорки.] в 1977 году.

Села был так называемым вечным кандидатом, и потому в этом году вначале о нем почти не говорили, однако стоило вновь появиться новостям о его номинации, и шумиха поднялась несусветная. Пожалуй, еще и потому, что Села появлялся перед журналистами вместе с молоденькой любовницей.

Кроме того, внимание испанцев было привлечено всенародными выборами, проводившимися раз в три года. До выборов оставалась всего неделя – они были назначены на конец октября.

Уровень безработицы повысился, реформы, которыми пытались обуздать инфляцию, окончились провалом, и проправительственная партия социал-лейбористов потеряла доверие Всеобщего союза трудящихся, который составлял основной контингент ее избирателей, и по сравнению с 1982 годом, когда партия взяла власть, веса у нее было сейчас совсем немного.

Была и еще причина: президент Всеобщего союза трудящихся Николас Редондо объявил новый курс союза – «Нет поддержке социал-лейбористов, даешь свободное голосование!

– и было мнение, что партия не наберет и половины голосов в стране.

Риэ вышла на площадь Каналехас и остановилась у светофора на переходе, напротив улицы Принсипе.

Много толков вызвало и то, что Кармен Ромеро, жена премьер-министра Фелипе Гонсалеса, была выдвинута кандидатом от города Кадиса. Поговаривали, что это очередной трюк социал-лейбористов, стремившихся вернуть утерянную популярность, но Кармен была опытная и проверенная активистка социалистической партии, вовсе не уступавшая своему мужу, и поскольку все больше и больше женщин в Испании приобщалось к общественным делам, Кармен имела бесспорное право баллотироваться на выборах.

И тем не менее в тот день Риэ рылась в газетах в университетской библиотеке вовсе не для того, чтобы узнать о Нобелевской премии или ознакомиться с обстоятельствами предвыборной гонки.

Из головы у нее не выходило слово, произнесенное перед смертью убитым на ее глазах Хулианом Ибаррагирре, и Риэ пришла в библиотеку для того, чтобы найти статьи, которые могли бы хоть как-то разъяснить, что такое ГАЛ.