– Нужно поднять ее вот так, двумя пальцами. Если у вас, господин Рюмон, это получится, я перейду Гран Виа на руках.
– Интересно. А если нет?
– Если у вас не получится, а у меня получится, вы мне дадите пять тысяч песет.
Пять тысяч песет. Около шести тысяч йен.
Он внимательно рассмотрел бутылку. Казалось, что приподнять ее, приложив указательный палец к донышку, было невозможно. Может быть, что-нибудь полегче – еще куда ни шло, но стеклянную бутылку – едва ли.
– Ты что, какой-то хитрый способ знаешь?
– Нет. Главное – хорошо вытереть пальцы и не особенно сильно сжимать.
Кадзама снова улыбнулся, показав свой серебряный зуб.
Рюмон тщательно вытер пальцы о штанину брюк.
Приставив указательный к донышку стоящей вверх дном бутылки, он поставил большой палец горизонтально, прижав его к стенке. Напряг пальцы и попытался поднять бутылку.
Бутылка выскользнула из его пальцев и повалилась набок. Кадзама быстро поймал ее, не давая упасть.
– Нет, не так. Вы слишком крепко держите.
Рюмон снова вытер пальцы и попробовал еще раз поднять бутылку.
Опять неудача.
– Не выходит, – сказал он, сдаваясь. – Если держать таким образом, вектор силы совершенно не работает.
Кадзама рассмеялся и бросил окурок на тротуар.
– На самом деле все очень просто. Вот смотрите. Вытерев ладонь о джинсы, он небрежно приставил два пальца к бутылке.
Бутылка без всякого сопротивления взмыла вверх.
Заинтересовавшись, Рюмон оглядел его руку. Никакого обмана, казалось, не было.
Кадзама поставил бутылку обратно на стол и протянул руку:
– Пять тысяч песет, пожалуйста.
Криво усмехнувшись, Рюмон отдал деньги.
– Скажи, сколько ты вот так заработал, а? За десять лет?
– Да, наверно, тысяч двести песет, я думаю.
Рюмон со вздохом затушил окурок в пепельнице.
– Ты бы мне хоть рассказал, в чем тут секрет. Может, найду какого-нибудь простака и отыграю у него пять тысяч обратно.
– Я же говорю вам, нет тут никакого секрета. Сноровка нужна, и все. Вы вот в гостинице потренируйтесь. Будет чем занять время.
Рюмон посмотрел на него с интересом:
– Откуда ты знаешь, что я живу в гостинице? Кадзама пожал плечами:
– Я вас видел, когда вы выходили из гостиницы «Вашингтон».
Рюмон почесал в затылке:
– Ах, ну конечно. Подумал, что добыча сама идет в руки, и пошел за мной, да?
Кадзама, не отвечая, спрятал деньги в карман и встал.
– В этом городе, знаете, немало опасных типов. Я бы на вашем месте вел себя поосторожнее, – сказал он на прощание и ушел.
Оставшись один, Рюмон еще раз попытался поднять бутылку, зажав ее между пальцев. Как он ни старался, у него ничего не выходило. Наверное, сжимал слишком крепко.
Через некоторое время он понемногу наловчился. Чтобы поднять бутылку, нужно было прижать пальцы так, чтобы не осталось воздуха в бороздках на подушечках.
Минут через пятнадцать после ухода Кадзама ему наконец удалось поднять двумя пальцами пивную бутылку.
– У тебя, видно, полно времени, – вдруг услышал он чей-то голос.
Рюмон поднял глаза. Перед ним стояла Кабуки Тикако.
15
Холодный ветер гулял по речной глади.
Ловко орудуя шестом, Хоакин Эредиа повел лодку туда, где вскоре ее подхватит течение и понесет вдоль берега.
Хотя лодка была с мотором, нечего было и думать о том, чтобы завести его, и ничего не оставалось, как отдаться на волю медленного течения и дать лодке самой спуститься вниз по реке. На обратном же пути – если им вообще предстоит обратный путь – придется гнать, выжимая из мотора столько, сколько он мог выдержать.
Хоакин дрожал всем телом. И не только из-за холода. Стоило ему представить, что с ними будет, если они попадутся в руки мятежников, и зуб на зуб не попадал. Если, паче чаяния, их обстреляют, он без колебаний прыгнет в воду и улизнет. Деньги деньгами, а жизнь дороже.
В свете звезд смутно виднелся Гильермо, восседавший на носу с веслами в руках.
Болонский сидел на корточках в центре лодки, рядом с ящиками.
Все молчали.
До войны Хоакин сдавал рыбакам лодки напрокат, сам ловил рыбу и продавал ее на рынке – так добывал себе на хлеб. Иногда ему удавалось подработать, сбывая краденое. Уже лет десять он жил один, возраста своего Хоакин и сам не знал, но тридцати ему, скорее всего, еще не было.
Кто был его отец и откуда – Хоакину не было ведомо. Этого, скорее всего, не знала даже его мать.
Хоакин родился в цыганском поселении Альбайсин в Гранаде.
Мать его танцевала фламенко, была уродиной, но первоклассной танцовщицей. Он уже довольно давно ее не видел. Интересно, танцует ли она все еще как в былые времена, развлекая туристов? Скорее всего, нет – некрасивые рано или поздно уступают место красивым и молодым, такова уж их судьба. От этой мысли у него немного защемило сердце.
Исправляя лодку шестом, Хоакин жалобно пропел один куплет солеа[один из песенных жанров, под который танцуют фламенко – примечание автора] приглушенным, горловым голосом. Он всегда напевал себе под нос солеа, чтобы успокоиться.
Еще в детстве, вместе с матерью объезжая таблао,[трактиры, где устроены сцены для исполнения фламенко – примечание автора] он сам научился петь канте.[песни – примечание автора] Профессионалом он не стал, но во время войны его не раз приглашали петь на праздники в богатые дома.
Ну, однако, Болонский и придумал!
Прятать слитки не где-нибудь, а на территории, находящейся в руках врага, – в здравом уме никто на такое не решится. Что творится в голове у этих русских – знает один черт.
И вообще, к чему человеку из далекой холодной России ехать и Испанию и помогать чужой стране в гражданской войне? Это было выше его понимания. Ну сколько, скажите на милость, можно заработать, помогая республиканскому правительству?
Хоакин всмотрелся в темноту. Чем позже почуешь опасность, тем раньше умрешь.
А может быть, спрятать слитки на территории, захваченной мятежной армией, не такая уж и нелепость? Им ведь и в голову не придет, что у них под ногами лежит сокровище. А возможность того, что они когда-либо обнаружат пещеру, можно было сразу исключить.
Если посмотреть на дело с этой стороны, то, пожалуй, безопаснее тайника и не придумаешь.
Летом, два года назад, Хоакин поехал на рыбалку и, купаясь, нырял. Тогда-то он случайно и обнаружил эту пещеру.
С тех пор она стала его тайным убежищем.
И вот как-то раз Хоакин спьяну проболтался о пещере в присутствии Болонского, а потом, протрезвев, он проклинал свою опрометчивость. Но сейчас ему казалось, что эта его неосторожность могла принести ему небывалую удачу.
Русло реки начало сужаться.
Впереди чернел каменный мост. До начала войны за мостом были отчетливо видны контуры старого замка. Однако во время жарких боев, продолжавшихся до прошлого месяца, замок превратился практически в руины. Остроконечные башни, стоявшие по четырем углам, бесследно исчезли, в окнах замка никогда не горел свет.
Отложив шест, Хоакин вытер выступивший на лице пот.
От волнения все его тело было напряжено до предела. В дневное время спускающуюся по реке лодку было бы прекрасно видно с дозорного поста на мосту. Но сейчас луна скрылась за облаками, и, если не шуметь, они вполне могут проскочить незамеченными. Все будет в порядке.