От этой мысли у него даже слегка закружилась голова.
Он достал из сумки фотоаппарат. Не обращая внимания на прохожих, смотревших на него с недоумением, он сделал несколько снимков люка.
За спиной раздался голос:
– С каких это пор ты стал исследователем дорожного покрытия?
Рюмон обернулся, перед ним стояла Тикако. Спрятав руки за спину, она смотрела на него глазами матери, заставшей ребенка за баловством.
Рюмон оглянулся по сторонам. Переулок был совсем узкий, Синтаку нигде видно не было.
С облегчением он спрятал фотоаппарат в сумку.
– Давно не виделись. Как поживаешь? – спросил он, стараясь скрыть свое замешательство.
– Неплохо, – ответила Тикако и, подняв брови, спросила: – Под этим люком, может, сеньорита какая-нибудь скрывается?
– С чего бы это вдруг? Вот посмотри, – сказал Рюмон, показывая на крышку люка, и объяснил, что она была сделана во время войны.
Тикако присела на корточки рядом с люком. Слегка наклонив голову, она с интересом разглядывала надпись.
У Рюмона, смотревшего на девушку сверху, забилось сердце. Ее непринужденная поза возбудила в нем страстное желание. Мужчину часто возбуждает, когда женщина сидит на корточках или потягивается.
Рюмон затаил дыхание, тайком разглядывая изящный изгиб шеи Тикако, линию плеч и бедра. Жар где-то в глубине его тела становился все сильнее. Еще немного, и он бы забыл про весь мир.
Тикако, не вставая, оглянулась:
– Значит, получается, что по этому люку, быть может, ходил Сато Таро?
Рюмон кивнул. Он не мог произнести ни слова. Заметив, как он смотрит на нее, Тикако торопливо встала, разгладила смявшуюся юбку.
Рюмон сделал шаг назад:
– Я пойду в исторический архив. Тебе не советую со мной ходить. Там темно и безлюдно.
Тикако слегка улыбнулась:
– А почему бы тебе не подыскать место, где будет чисто и светло? Как у Хемингуэя? Имеется в виду рассказ Хемингуэя «Там, где чисто и светло».]
Рюмон раскрыл карту и понял, что Государственный исторический архив находился рядом с протекающей в южной части Саламанки рекой Тормес, на краю старого города, на улице Гибралтар.
Они пересекли площадь Майор и направились на юг по мощенной камнем улице с тем же названием, машин на ней почти не было. И университет, и Большой собор, а также знаменитый Дом ракушек[Дом ракушек (La Casa de las Conchas) – архитектурный памятник XV в., украшен 350 раковинами – символом ордена Сантьяго.] – все это было сосредоточено в старом городе, к югу от площади Майор.
Пройдя между университетом и собором, они минуты через две оказались на улице Гибралтар.
Это была почти безлюдная узенькая улочка. По обеим ее сторонам стояли старые здания из коричневого песчаника. Рюмон вдруг осознал, что почти все здания в Саламанке – старые и сделаны из коричневого песчаника. Пожалуй, в этом была главная особенность города. На стене здания была сделана надпись крупными буквами, гласившая: «Государственный исторический архив. Отдел гражданской войны». Большие деревянные ворота, с огромными вбитыми в них гвоздями, были плотно закрыты.
– Значит, сегодня выходной, – огорченно проговорила Тикако.
На доске объявлений, выставленной перед воротами, они с Рюмоном прочитали, что архив открыт в будни, с восьми утра до трех дня и, после перерыва, с полпятого до шести.
– Ничего. Главное – узнали, где он и когда работает. Придем завтра.
Рюмон окинул взглядом здание архива.
В нише стены стояла скульптура, изображавшая Деву Марию с младенцем. Он прочитал надпись под скульптурой. Судя по ней, раньше здание служило сиротским приютом или чем-то в этом роде.
Сделан знак Тикако следовать за ним, Рюмон направился назад, в сторону собора.
В этом городе и машин, и людей было несравненно меньше, чем в Мадриде, но по количеству собачьих экскрементов на улицах Саламанка намного превосходила Мадрид.
Они вышли к собору.
На карте место, где они находились, было обозначено как площадь Хуана XXIII. Напротив них находилось здание с далеко отстоявшими друг от друга флигелями, построенное в стиле неоклассицизма. На фасаде выделялась вделанная в стену старая каменная плита.
Рюмон подошел поближе и прочитал полустертую надпись па плите:
«Генералиссимус Франко ведет нас в нашей священной войне».
Сердце его учащенно забилось.
Как рассказывал Куниэда Сэйитиро, генералиссимус Франко устроил генеральный штаб мятежной армии в здании епископства недалеко от университета.
Значит, это здание как раз и было тем самым епископством.
На всякий случай Рюмон взглянул на висевшую рядом с закрытыми воротами табличку. Оказалось, что теперь это здание уже не генеральный штаб и не епископство, а всего-навсего городской краеведческий музей.
Его снова охватило то же самое странное ощущение – будто он случайно перешагнул некий порог и перенесся на полвека назад. Казалось, кто-то дергает за ниточку, направляя его по местам, связанным с гражданской войной.
Рюмон почувствовал легкую дурноту.
Он прижал руку к груди. Там, под курткой, висел кулон, который он нашел в вещах матери.
– Тебе плохо? – с беспокойством в голосе спросила подошедшая к нему Тикако, взглянув на него.
– Нет, все в порядке. Смотри, здесь был генеральный штаб Франко, о котором рассказывал Куниэда Сэйитиро.
Он перевел взгляд на собор.
В Саламанке было два собора – старый и новый. Сейчас он смотрел на новый.
Хотя собор назывался новым, его начали строить в начале шестнадцатого века и строили двести с лишним лет, то есть после окончания строительства прошло уже двести пятьдесят лет.
У Рюмона захватило дух при виде барельефов платереско,[Платереско (ucn. plateresco, от platero – ювелир) – архитектурный стиль испанского Возрождения. Для этого стиля, возникшего в конце XV в., характерно тончайшее архитектурное узорочье, крайне детализированное по формам и имеющее плоскостной, ковровый характер.] искусно вырезанных на воротах главного входа.
– Так это и есть архитектура в стиле платереско? – сказала Тикако восхищенно. – Мне приходилось видеть ее на фотографиях, но я и представить себе не могла, насколько подробно в скульптурах могут быть переданы все детали.
Купив билеты, они вошли в собор.
Внутри было темно и холодно. Людей было мало.
Стертый каменный пол, головокружительной высоты потолок и совершенно неохватной толщины колонны. Рюмон почувствовал вдруг, будто на плечи ему давит груз истории.
Солнечные лучи, проникая сквозь цветное стекло, высвечивали верхнюю часть помещения. Откуда-то слышалось пение хора.
За алтарной решеткой кто-то был.
Они подошли поближе и увидели мужчин в рабочей одежде, которые трудились над чем-то под огромным органом.
Среди них был молодой японец.
Тикако обратилась к нему через решетку. Стоя немного в стороне, Рюмон вполуха слушал их разговор.
Молодой человек этим летом приехал в Саламанку вместе с мастером, у которого он работал подмастерьем, для реставрации органа. По плану всю работу надлежало закончить за полгода, но, поскольку они привлекли к реставрации испанских рабочих, все делалось медленно и не было гарантии, что они успеют даже к концу года.
Испанский орган был необычной конструкции – из него вперед выдавалось нечто напоминающее духовой инструмент вроде грубы, и тембр был совсем не похож, например, на немецкие органы.