– Рикардо Нисимура. Мария Нисимура. Оба – мексиканцы. Нисимура, наверное, по иероглифам – «западная деревня». Больше о них ничего не сказано, но вполне возможно, что они – японские эмигранты.
Рюмон молчал, и Тикако взглянула на него:
– Что с тобой? Ты прямо посерел.
Рюмон бережно закрыл реестр и потер лицо ладонью. Он не верил своим глазам.
Рикардо Нисимура. Мария Нисимура. Мексиканцы.
Девичья фамилия его матери была Нисимура. По словам его отца, деда звали Ёскэ. Имени бабушки он не знал.
Могло ли это быть, что родители его матери сражались в Интернациональной бригаде?
Вдруг за его спиной раздался голос:
– Ну конечно, так я и думал.
Обернувшись, Рюмон увидел в дверях читального зала Синтаку.
Он все-таки пришел. Рюмон вздохнул. Прилип, как пиявка, черт бы его взял.
Синтаку громко произнес, обращаясь к Тикако:
– Тебя нигде не было, вот я и пришел сюда, думаю, вдруг ты тоже тут?
Две женщины, читавшие за другим столиком, недовольно посмотрели на них.
Синтаку втянул голову в плечи и сказал, понизив голос:
– Может, чем-то помогу?
Рюмон сложил книги стопкой на столе.
– Я как раз закончил. Пойдемте.
Заглянув в канцелярию, Рюмон поблагодарил выдавшего ему документы Грегорио. Тот, не отрывая глаз от экрана компьютера, молча помахал в ответ рукой.
Втроем они вышли из архива и направились в сторону университета.
Солнце спряталось за тучами, дул пронизывающий холодный ветер.
– Не посмотреть ли нам университет, раз уж мы все равно здесь? – предложила Тикако, и Синтаку сразу же согласился.
Рюмон был занят своими мыслями и, не возражая, пошел вслед за ними. Вместе со студентами они вошли на территорию университета.
Пройдя по светлому застекленному коридору, из которого виднелся внутренний дворик, они подошли ко входу в лекционный зал. Именно здесь 12 октября 1936 года декан университета Мигель де Унамуно прочел свою последнюю лекцию.
Зал был полутемен и оказался гораздо меньше, чем Рюмон ожидал. Арочный свод с двух сторон поддерживал деревянный потолок. Стены были без особого порядка увешаны картинами Гойи и старинными гобеленами.
В тот день Унамуно прямо с кафедры вступил в спор с генералом мятежной армии Мильяном Астраем, и его сняли с должности. Все это, от начала и до конца, видел Куниэда Сэйитиро.
Стычка между философом и генералом произошла ровно пятьдесят три года назад, на том самом месте, где сейчас стоял Рюмон. Остановившись на истертом тысячами ног ковре и глядя на кафедру, Рюмон, казалось, слышал в безлюдном зале отголоски яростных споров, бушевавших здесь в тот день.
Из зала они направились в университетское кафе и выпили за столиком пива.
Пожилой человек, наверное преподаватель, вместе со студентами пил за стойкой кофе.
Глядя на них, Тикако с завистью в голосе проговорила:
– Такого в Японии не увидишь.
Синтаку сделал серьезное лицо и кивнул:
– И правда. К тому же, в японском университете такой старикан уже давно был бы отправлен на пенсию.
Рюмон усмехнулся.
Синтаку перевел взгляд на него.
– Кстати, ваш поход в архив принес какие-нибудь плоды?
Рюмон закурил сигарету.
– Я нашел в списках Интернациональной бригады несколько человек, которые вполне могли быть эмигрантами японского происхождения.
Синтаку поднял очки на лоб:
– Да что вы говорите! Ну, про Джека Сираи даже я слышал.
– Его имени там не оказалось, – вставила Тикако. – Зато мы нашли такие имена, как Кокура, Микадо и Нака.
– Микадо… Нака… Что-то сомнительно, что они и вправду японского происхождения.
– Еще там было двое по фамилии Нисимура. Рикардо и Мария. Они значились как мексиканцы. Может быть, брат и сестра, может – муж с женой. В списках их имена стояли рядом.
Рюмон отхлебнул пива.
Его снова охватило то возбуждение, которое он испытал, обнаружив свою находку. Он не мог больше молчать.
– Знаешь, – сказал он, глядя на Тикако, – у моей матери девичья фамилия – Нисимура. Она приехала в Японию из Мексики, где родилась в семье эмигрантов.
Тикако удивленно посмотрела на него. Синтаку тоже был удивлен. Шум кафе для всех троих словно бы умолк.
– Я не знала, – произнесла Тикако, проведя языком по губам. – Но разве… – Она запнулась.
За нее продолжил Синтаку:
– Выходит, ваши дедушка и бабушка участвовали в испанской гражданской войне?
Заданный без обиняков вопрос заставил Рюмона заколебаться.
– Не знаю. Понимаете, родители моей матери погибли в катастрофе в Мексике, когда матери было чуть больше двадцати. Мать умерла молодой, и не осталось никого, кто мог бы мне что-то рассказать. Но я думаю, что это вполне возможно.
– Если они участвовали в войне, вполне возможно, что эти Рикардо и Мария – ваши дедушка и бабушка.
– Впрочем, фамилия «Нисимура» – довольно распространенная в Мексике, да и деда моего звали вовсе не Рикардо.
– Но он ведь мог назваться вымышленным именем, разве нет? – возбужденно проговорил Синтаку, будто разговор имел к нему прямое отношение.
Рюмону никогда не доводилось слышать от отца или от Кайба Кивако, что родители его матери участвовали в испанской гражданской войне. Наверняка люди, значившиеся в реестре под фамилией Нисимура, не имели к нему отношения.
Ему вдруг стало грустно.
Синтаку сложил руки на груди.
– А сколько было лет вашим дедушке с бабушкой, когда они погибли? – спросил он.
Рюмон потер пальцами лоб, вспоминая услышанное от отца перед отъездом в Испанию.
– Насколько я помню, они погибли в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, деду тогда было сорок семь, бабушке – сорок.
– Тогда получается, что во время войны ему было под тридцать, а ей – около двадцати?
Тикако кивнула и с серьезным лицом проговорила:
– Для того чтобы взяться за оружие, возраст вполне подходящий.
19
Апрель 1937 года
Сидевший за рулем Кирико вылез из машины и открыл заднюю дверцу.
Толпа на площади Сарагосы разразилась бурной овацией. Шапки полетели вверх, все как один закричали:
– Эрол, Эрол, Эрол!
Из машины появилась элегантная фигура Эрола Флинна[Известный киноактер, любимец Америки 30 – 60-х гг., исполнитель роли Робин Гуда.] в костюме в стиле сафари.
Светлые волосы с аккуратным пробором были чуть взлохмачены на лбу. Загорелое лицо. Квадратный подбородок. Короткие усы. Красивый мужчина под тридцать.
Флинн улыбнулся, и между тонкими губами сверкнул белоснежный ряд зубов.
Отвечая на крики толпы, он небрежно поднял руку в приветствии. В каждом его движении сквозила неколебимая уверенность в себе, свойственная людям, привыкшим к вниманию окружающих.
Кирико невольно выпятил грудь.
Он вдруг почувствовал себя важной персоной, будто это его встречали столь бурной овацией. А почему бы нет? Ведь если он возит звезду Голливуда, Эрола Флинна, каждому понятно состояние его души.
Вслед за Флинном из машины показался мужчина в очках, с густыми усами. Флинн звал его на испанский манер Федерико, но кто он был и откуда, Кирико известно не было.