Совсем другой была Мария.
Казалось, ей одинаково чужды и чувство долга, и ненависть. Методично и бесстрастно, будто разбирая сломанные часы, она разделывала тело Нина. В ней было что-то совершенно нечеловеческое, и даже сам Кирико несколько раз чувствовал тошноту.
По словам Рамона Меркадера, эти двое были мексиканцами японского происхождения, и Рикардо приходился Марии дядей. Встретив их впервые, Кирико подумал, что они метисы, с примесью индейской крови, но, видимо, ошибся.
Во время допросов от них часто пахло алкоголем.
Не иначе как эти двое пили перед работой, но Карлос, знавший их еще в Мексике, почему-то ни разу их в этом не упрекнул.
Нин снова потерял сознание и соскользнул со стула на пол.
Если продолжить пытку, он может умереть. Кирико объявил перерыв и вместе с Рикардо отнес Нина в камеру.
Вернувшись в комнату, где велся допрос, Кирико застал там Карлоса. Он сидел за столом напротив Марии.
Комната плохо проветривалась, и жара стояла как в бане.
Карлос был недоволен.
– Ну сколько же времени вам нужно, чтобы развязать ему язык, а? Хватит с ним тетешкаться! – кричал он с сильным итальянским акцентом.
Рикардо вытер пот на лбу:
– Товарищ Карлос, я вам честно скажу: я таких крепких еще не видал. Да черт он прямо какой-то, а не человек.
– Да будь он хоть сам дьявол – вам-то что? Ваше дело – заставить его признаться, что он троцкист, что шпионил на Франко.
Кирико невольно стал по стойке «смирно»:
– Но, товарищ, я вам точно говорю, он все равно не расколется – хоть мы из него всю кровь выпустим, до последней капли.
Карлос с силой ударил кулаком по столу:
– Выскоблите глаза из глазниц. Вырвите ему язык. Не поможет – раздавите ему детородный орган ногой. Делайте что хотите, лишь бы он подписал признание.
– Да не сдастся он, хоть мы из него все кишки вытянем. Сколько его ни пытай, говорю вам, толку от этого не будет.
На лице Карлоса появилась угрожающая улыбка.
– Ясно, ясно. Мол, «в результате расследования было выяснено, что Андреу Нин невиновен», да? Ну и отправить эту труху, которая от него осталась, в Барселону, это ты, значит, предлагаешь?
Кирико замолчал. Так делу точно не поможешь.
– Ну тогда, – запинаясь, начал Рикардо, – придется его убрать. Ведь если вернуть его живым, нам несдобровать, правда?
Карлос снова ударил по столу и закричал:
– Живым он отсюда никуда не уйдет, ясно вам? А если мы не добудем его признания, нам точно несдобровать. Вам и самим прекрасно известно, какой переполох стоит с тех пор, как его арестовали. Только встретишь кого из кабинета министров, все твердят одно и то же, будто свихнулись: «Где Нин?» да «Жив ли Нин?». Переполошились даже в Испанской компартии – ту же песню поют. И кому? Нам, людям из исполнительного комитета Коминтерна! Кто, спрашивается, поставляет им оружие для войны с Франко? Ну испанцы, ну суки неблагодарные!
У Кирико сжались кулаки.
Он родился и вырос в Барселоне и обычно считал себя каталонцем, а не испанцем. Но слова Карлоса привели его в ярость. Его бесила наглость русских и коминтерновского начальства, разнузданно хозяйничавших в его стране.
У Нина было много друзей в правительстве, и у многих он пользовался уважением.
Виноваты были те, кто, не думая о последствиях, решил такого известного и популярного человека разоблачить как троцкиста и арестовать его.
Лев Троцкий и Андреу Нин действительно в прошлом были единомышленниками и даже одно время соратниками по борьбе. Однако в 1934 году между ними возникли заметные разногласия, и каждый пошел своим путем.
С тех пор Троцкий не признавал партию, которую возглавлял Нин, осуждая ее как оппортунистическую. Нин, в свою очередь, критиковал Троцкого и изгнал из партии всех его приверженцев.
Поэтому сама идея преследовать Нина как троцкиста была нелепа.
Мария впервые заговорила после долгого молчания.
– Я думаю, что дальнейшие пытки положения не изменят. Вам не кажется, что пора подумать об иных способах выйти из этого положения, товарищ Карлос?
Казалось, от звука ее тихого голоса Карлос немного успокоился и взял себя в руки.
– Что ты имеешь в виду под иными способами?
– Если Нин пропадет без вести, недоверие к Москве в кабинете министров еще возрастет и все примутся что есть силы осуждать действия России. Но, мне кажется, если повести дело обдуманно, исчезновение Нина вовсе не навлечет критику на нашу партию. Например, в том случае, если его исчезновение неоспоримо докажет его связь с фашистами.
Кирико впился глазами в Марию. Он и представить себе не мог, к чему она вела.
Карлоса ее слова, казалось, заинтересовали.
– Ага, ты, видно, что-то придумала. Ну говори.
Мария выдержала паузу, затем объяснила им свой план.
Выслушав ее, Кирико изумился.
Как он почувствовал и в первый раз, столкнувшись с ней в деле Флинна, Мария была совершенно исключительной женщиной. Только что она, не дрогнув ни единым мускулом, вырывала Нину ногти, снимала с него кожу. Теперь – выступила с планом, невероятным по своей дерзости.
Непостижимая женщина.
На лестнице у караульной комнаты послышался беспорядочный топот.
Гомес бросил газету. Он растолкал еще одного тюремщика, Родригеса, прикорнувшего на кровати.
– Вставай быстрее. Кто-то идет.
Как раз когда Родригес вскочил с кровати, дверь распахнулась и в комнату с шумом ввалились несколько мужчин с пистолетами в руках. Все они были крупные, с квадратными подбородками и голубыми глазами, точно не испанцы, и одеты в защитную форму.
– Кто вы такие? Что вам здесь нужно? – выкрикнул оробевший Гомес, испуганный количеством налетчиков. Он не мог понять, как эти люди с такой легкостью проникли в хорошо охраняемую подземную тюрьму штаба НКВД. Как они сюда попали?
Налетчики обезоружили тюремщиков, разговаривая между собой громкими голосами. Что они говорили, Гомес не понимал, но ему показалось, что говорили они по-немецки. Ему удалось разобрать слова «гестапо» и «Андреу Нин».
Гомес взглянул на Родригеса:
– По-моему, это немцы. Кажется, из гестапо.
Лицо Родригеса скривилось в удивлении и испуге.
– Гестапо? Откуда здесь гестапо?
– А я почем знаю?
Человек, который, по всей видимости, был командиром группы, взял со стены связку ключей и бросил их Гомесу.
– Ми – гештапо, – проговорил он с сильным немецким акцентом, с трудом подыскивая слова. – Веди нас к Нин. Мы пришли помочь Нин. Сопротивляться – убиваем.
Гомес позеленел. Это действительно было гестапо.
Он хорошо знал по рассказам, насколько ужасной была эта организация. Если к тому же принять во внимание, что налетчики превосходили тюремщиков числом, было совершенно ясно, что перечить нельзя. То, что они добрались сюда, значило одно – весь штаб занят.
Вполне возможно, дело обстояло еще хуже – наверное, фашисты произвели внезапное нападение на Алькала-де-Энарес и весь город, скорее всего, уже находился в руках мятежной армии.
Гомес кивком сделал знак Родригесу и подал ему пример, первым выйдя в полутемный коридор. О сопротивлении и думать было нечего.