Арбатские высотки-книжки знакомы всей стране. А знаете, что вначале здесь собирались построить жилые корпуса? Конечно, для жилья район не самый удобный — шумная магистраль, днем и ночью выхлопы… Между тем министерства были разбросаны по всей Москве. Министру угольной промышленности отвели кабинет в одной из контор, где еще недавно принимали клиентов следователи МВД. На что Борис Федорович Братченко бит жизнью, но и он поеживался, когда за тонкой перегородкой грохотал лифт. Кого, думалось, он уносил некогда в подвалы Лубянки?
Косыгин предложил часть «книжек» на проспекте Калинина (ныне Новый Арбат) отдать министерствам. Самыми первыми свою высотку получили шахтеры.
— Ну, как устроились «на-гора»? — спросил Алексей Николаевич министра.
— Отсюда, Алексей Николаевич, с тринадцатого этажа все шахты видны, — в тон Косыгину ответил Братченко.
Они были знакомы со времени работы Косыгина в Госплане. Братченко возглавлял там отдел угольной промышленности. Их первую встречу он помнит и сегодня в свои 90 лет.
— Косыгин расспрашивал меня, где я работал, почему в сорок третьем не остался в аппарате Совнаркома, а вернулся на Дон. А я отвечал, что в сорок втором сам взрывал свою шахту имени «Комсомольской правды» и сам хотел ее восстановить после освобождения. Алексей Николаевич очень внимательно слушал и произвел на меня хорошее впечатление, — говорит Борис Федорович, словно вглядываясь в прошлое. — И знаете, что мне больше всего понравилось? Его спокойствие! До этого все начальники, с которыми я работал, были шумливыми, нервными, крикливыми. А тут человек говорит обычным голосом, но так, что невольно к нему прислушиваешься.
Для Бориса Федоровича эта деталь особенно важна, так как сам он не терпел ни крика, ни ненормативной лексики. Когда управляющий трестом «Ростовуголь» однажды выдал ему по принятой на рудниках формуле, начальник шахты Братченко спокойно — наверно, только внешне — сказал: «Прошу со мной так не разговаривать». Подействовало. Через пару лет Бориса Федоровича провожали в Караганду, следом летела негласная рекомендация: «Учтите, он никогда не ругается матом. И при нем не ругаются».
Братченко бывал с премьером в Донбассе, Караганде, Воркуте. Вместе с Косыгиным они спускались в шахту, забирались в лаву. Затем, как положено, горняцкая банька, мочалка, чтоб смыть угольную пыль, обед — причем в общей, рабочей столовой.
— В Донецке, — рассказывает Борис Федорович, — накрыли большой стол для гостей. В сторонке закусывала братва.
— А это кто там? — спросил Косыгин. Ему объяснили: шахтеры после смены, ребята из общежития.
— Приглашайте их сюда! — распорядился премьер. И посадил парней рядом с собой. Расспрашивал, как живется, работается… Это был не показной интерес, но естественный жест, Косыгин никогда не играл на публику, ему не надо было возвращаться в народ — он всегда оставался с ним.
У Теодора Ойзермана при первой встрече с Косыгиным непроизвольно вырвалось:
— Вы совсем не похожи на свои портреты! Я понимаю серьезность, даже суровость выражения лица, присущую нашим государственным деятелям. Но народ хочет видеть и их добрые улыбки.
Косыгин засмеялся, а затем просто сказал:
— Я никогда не задумывался над тем, как выгляжу со стороны, но об этом, пожалуй, стоит подумать. Мне вовсе не хотелось бы выглядеть человеком, лишенным естественных человеческих качеств.
…В Норильске Алексей Николаевич поднялся к монтажникам. Парень перепоясан монтажным поясом, настоящий богатырь, открытое русское лицо.
— Ну как живешь?
— Нормально.
— Я у вас в магазинах посмотрел — двадцать названий рыбы. Это же фосфор, — продолжил Косыгин. Монтажник слушал-слушал и вдруг говорит:
— Алексей Николаевич, на хрена мне фосфор? Я что, светиться сюда приехал? — И достал из-за пояса свои рукавицы. Грубый брезент. Одинаковые, что у монтажника, что у шахтера. Косыгин задержал на них взгляд, но тогда больше ничего не сказал. Только в самолете, как рассказывает свидетель этого разговора Евгений Александрович Козловский, все смеялся: «Ну и молодец, врезал мне с этим фосфором».
Нашла свое продолжение и тема рабочих рукавиц. После одного из заседаний Президиума Совмина Косыгин попросил остаться министра легкой промышленности СССР Н. Тарасова и его коллег из других министерств. Помощник Алексея Николаевича положил перед ним перчатки — темного цвета с матерчатым верхом и немного больше обычных. Один из очевидцев этой сценки записал слова Косыгина: