— Джинни мне все рассказала про твои выдумки, — всхлипнул он. — Ты, конечно, молодец, что попытался помочь ей, но неужели нельзя было придумать другую историю? Или хотя бы другое имя. Я ведь только что со своей Стефанией помирился, и тут по городу пополз слух, что у меня роман с Джинни. Стефания поверила. Теперь, говорит, я поняла, на какие этюды ты ходишь.
Лео еще не решил, как утешить друга, как в разговор вмешался Бес. Он пронзительно пах валерианой и любил в эту минуту весь мир. Кот прыгнул на грудь Сандро и принялся вылизывать мокрое от слез лицо художника.
— Да иди ты к бесу, животное! — отстранился от кота Ботичелли. — А то еще и тебя в мои любовницы запишут.
Но захмелевшего кота не так-то легко было остановить. Он упрямо лез целоваться к Сандро, и Лео пришлось сделать вид, будто он рассержен на Беса. Одного движения руки в направлении ботинка хватило, чтобы кот осознал порочность своего поведения и опрометью кинулся к окну. К несчастью, на пути к цели находился стол с разложенной на нем рубашкой Лео. Но кот не стал делать крюк и проскакал прямо по белоснежной ткани.
— Ах ты, бестолочь! — уже всерьез рассердился хозяин и все-таки схватился за ботинок. — Это моя последняя чистая рубашка!
Но тут же опустил руку. Бес уже проскочил через окно на крышу, и оттуда донесся такой душераздирающий ор, какой трезвый кот не может позволить себе даже в самый разгар марта.
Лео всегда отличался умением делать неожиданные выводы из банальных событий. Блеснул он талантом и на этот раз.
— А не пропустить ли и нам по стаканчику фалернского? — предложил он Ботичелли.
— Нет, я все-таки схожу к дону Лоренцо и попрошу освободить меня от почетных обязанностей шифровальщика, — заявил Лео, когда бутыль опустела. — Все равно под такую музыку ничего в голову не лезет.
Сольный концерт Беса на крыше продолжался без какого-либо намека на антракт. Такого бельканто искушенная Флоренция еще не слышала. И Лео совсем не хотелось, чтобы появление нового таланта соседи как-то связали с его именем.
— Вот только переоденусь в чистое. Леонардо подошел к столу и взял истоптанную котом рубашку.
— Вовсе она и не испачкалась, — удивился он. — Только помялась немного. Но это мы мигом исправим.
Как ни странно, великий художник умел пользоваться утюгом, и не только как грузом при изготовлении эстампов. Разглаживая рубашку все на том же столе, он развлекал притихшего Сандро рассказом о своем питомце.
— Мой котик, — Бес на крыше, словно почуяв, выдал особенно пронзительную руладу, — очень воспитанное и чистоплотное животное. Он у меня, между прочим, три раза на дню умывается, а по нужде ходит исключительно на двор к соседям. Просто ангел, а не кот. А сегодня... ну ты же сам мужчина, должен понимать — иногда накатывает.
Закончив работу, Лео слегка встряхнул рубашку и развернул ее к себе лицевой стороной.
— Вот так! Теперь с меня хоть портрет пиши, — удовлетворенно сказал он. Затем вздрогнул и едва слышно прошептал: — Шесть на девять, с уголочком.
Неизвестно, что должна была означать эта странная фраза. Вероятно, высшую степень удивления. На свежевыглаженной рубашке отчетливо проступали отпечатки кошачьих лап.
— Ничего не понимаю! Ведь только что их здесь не было!
— Дьявол, — сказал Боттичелли заплетающимся языком.
— Сандро! — поморщился Лео.—Ты опять? Мы же уже мировую выпили. И не одну.
— Я не про то. Дьявол тебе рубашку пометил. За грехи!
С крыши донесся вой на пределе возможностей кошачьих голосовых связок. Вой усилился еще немного, вышел за пределы и оборвался.
— Не дьявол, — прищелкнул пальцами да Винчи, — а Бес.
Сандро подозрительно покосился на товарища.
— А какая разница?
— Дьявол — враг рода человеческого, а Бес — только мой личный. Помнишь, ты склянки о мольберт разбил?
— Транк! Транк! — Ботичелли очень убедительно взмахнул руками.
— Так вот, — Леонардо торжествующе повернулся к мольберту, — склянки разбились, настойка вытекла... Ах, зараза...
Торжествующее выражение покинуло лицо художника. Великолепный, тщательно выписанный пейзаж на портрете Моны Лизы превратился в набор размытых контуров домов и деревьев.
— Это все ты, — сказал Лео.
— Не все, — возразил Сандро. — Я только флаконами швырялся. А вылизал твою картину твой личный враг... то есть кот. Кстати! Придумал тебе отличное название для успокоительного. — Ботичелли снова повторил швырятельный жест и произнес: — «Транк вылизанный».
Да Винчи продолжал озабоченно рассматривать уничтоженный пейзаж.
— Слишком длинно? — спросил Сандро. — Ладно. Можно одним словом: «транквилизатор». Как?
— А нормально, — сказал Леонардо, отступив от картины на шаг. — Так даже лучше. Все будет словно в дымке...
— Слушай, — подал голос Боттичелли и уставился на дно бокала, — у меня уже дым в голове. Ты мне что-то про пятна на рубашке рассказывал.
— Да, — Лео рассматривал таинственный пейзаж уже с удовлетворением, — кот вывозился лапами в смеси нюхательной соли и настойки валерианы, потом прошелся по рубашке — следы появились. Потом они высохли и пропали. Потом я их нагрел — они опять...
Леонардо вдруг замолчал.
— Ты чего? — спросил Сандро и повернулся к другу.
Да Винчи в упор рассматривал очумевшего Беса, который, покачиваясь, сидел на подоконнике. Кот открыл рот и напрягся, но осипшее горло не выдало ни звука. Лео сорвался с места и бросился к Бестолоччи. Ботичелли вмиг протрезвел.
— Э! — крикнул он. — Он же не специально! Не трожь животное!
Но Леонардо уже трогал животное. Он подкидывал кота в воздух и вопил:
— Я изобрел невидимые чернила! Теперь Медичи меня не повесит, а наоборот!
Бес в ответ таращил круглые глаза и беззвучно орал.
— Ну почему же всем так не терпится навестить меня именно в тот момент, когда я особенно занят? — проворчал Лео, услышав очередной стук в дверь.
Он как раз дописывал новыми секретными чернилами последнее на сегодня послание Лоренцо Медичи. Еще минут пять, и он бы обрадовался гостю, но только не сейчас.
Впрочем, посетитель придерживался другого мнения — именно сейчас, и даже еще быстрее. Настойчивый стук повторился.
«Хорошо бы установить за дверью табличку, взглянув на которую, посетитель сразу понял бы, стоит ли заходить, — подумал художник. — Лучше всего с меняющимся цветом. Например, если табличка зеленая, значит, я готов принять гостей, а если красная — я занят, и лучше мне на глаза не показываться. А еще можно желтую — заходите, раз уж пришли, но ненадолго. И самое главное — менять таблички каким-нибудь рычажком, не выходя из дома. Хотя некоторым людям объяснять бесполезно — они полдня могут стучать».
— Да иду я, иду! Уже открываю.
Лео поставил заключительную точку и с сомнением посмотрел на разложенные на столе листы бумаги. Может, стоит их спрятать? Все-таки тайная переписка дона Лоренцо. А с другой стороны, пусть лежат. Все равно на них ни словечка не разглядишь, чернила уже высохли и стали невидимыми. Нужно только запомнить, где что лежит. Вот это, слева — в канцелярию римского папы. Среднее — венецианскому дожу. А справа — управляющему квасцовыми рудниками в Вольтерре, где семейству Медичи принадлежит солидная доля. Ладно, уж как-нибудь разберусь.
Посетителем, вернее посетительницей, оказалась Джиневра. Прямо с порога она направилась к дивану, уселась на краешек и привычным жестом достала платок.
— Прямо «диван слез» какой-то! — не удержался Лео. — Он же у меня высохнуть не успевает!
Но все-таки он испытывал смутное чувство вины перед подругой за не слишком удавшуюся аферу с расшифровкой. И дальше заговорил уже серьезно.
— Успокойся, пожалуйста, Джинни, и расскажи, что произошло на этот раз?