— Зачем? — прошептал изобретатель. — Зарезал бы так. Или тебе приказали пытать?
Мне приказали, — сердито ответил наемник, — передать тебе сообщение от Сфорца. И все! А ты в обморок падаешь.
Лео с трудом сел. Мастерская двоилась и норовила уплыть куда-то в сторону.
— А почему тебе? Ты же убийца.
— Так я ж и говорю: нашему брату сейчас очень плохо платят. Приходится подхалтуривать. Вот, устроился на полставки гонцом. Все равно заказов мало.
Афроитальянец повернулся к незавершенному портрету.
— Безликая она у тебя какая-то получилась, — авторитетно изрек он, — невыразительная. Просто пустое место, а не глава мафии.
Да Винчи угрюмо уставился на холст. Действительно, на месте головы главы зияло пустое место.
— Ладно, — сжалился наемник, — вопрос деликатный, здесь торопиться нельзя.
Он вздохнул и покосился на ножи на поясе:
— Хотя нужно.
Глава 8
Эмиграция
Еще неизвестно, что лучше: родиться
под счастливой звездой или в теплом,
комфортабельном рооддоме.
Нострадамус
— Так стало быть, нету?! — возмущался диктатор в ответ на робкие попытки Лео объяснить, почему срочный государственный заказ (лик Медичи на фоне золотых колосьев) не готов.
Вообще-то подобное и раньше случалось и всегда сходило Лео с рук, но на этот раз похоже, Медичи разозлился не на шутку. Видимо, так и не смог ему простить попытку дезертирства во время военных действий.
— Лео, ты меня разочаровываешь. Чем ты здесь занимаешься целыми днями?
— Но позвольте... — оправдывался Лео.
— Не позволю! — не позволял Медичи. — Вижу, Леонардо, ужасная жара плохо на тебя влияет — ты испортился.
И «любимец народа» начал что-то искать в складках своих одежд.
— Мне тут пришло письмо из Ватикана. Папа в знак примирения просит прислать ему толковых художников, что-то там расписать. Как ты понимаешь, заказ обещают хорошо оплатить.
— Ну и... — Лео и кот навострили уши.
— Я тут составил списочек, — всенародно избранный достал, наконец, из недр одежды какой-то лист бумаги, — и тебя, мой мальчик, я оттуда вычеркиваю! — Слово «вычеркиваю» он специально подчеркнул.
И Медичи демонстративно сначала вписал, а потом вычеркнул имя, которое должно было возглавить список.
Его, Леонардо, имя.
— Мяу!.. — негодующе возопил кот и вцепился в камзол диктатора.
Впрочем, широкие и обильные одежды спасли того от какого-либо вреда.
— Это будет тебе урок на будущее, мой мальчик, так сказать, ад меморандум.[26]
Диктатор брезгливо стряхнул кота и направился к двери.
— Отныне от твоих услуг я отказываюсь окончательно, мне не нужен такой ненадежный художник. Прощай. Да, и кота обучи манерам, а то я в следующий раз обращу более пристальное внимание на этот казус белли[27] с его стороны.
И на этой угрожающей ноте Медичи вышел.
— Ну не гад ли? — спросил Лео у кота, когда удостоверился, что диктатор отошел подальше от дома.
Кот не ответил, он сосредоточенно играл с какой-то бумажкой.
— Вот уж действительно, бестолочь, — Лео не без труда отобрал у кота помятый листик, — у хозяина, можно сказать, конец света, а ему хоть бы...
Лео замолчал и уставился на знакомый почерк. Это было последнее (и очередное) письмо от герцога Сфорца. Письма эти в последнее время приходили вместе с гонцами аккуратно раз в неделю.
«Дорогой Лео, — многообещающе начиналось письмо, — в очередной раз хочу тебе напомнить, что мои многократные предложения о получении тобой миланского вида на жительство, а в перспективе и гражданства, остаются в силе...»
Леонардо не дочитал до конца. В его голове созрело, как всегда, мгновенное решение. И да Винчи произнес историческую фразу:
— Надо ехать!
Да, именно так он и сказал.
Сборы особо не затянулись. Основной багаж лежал упакованный еще с прошлой попытки эмиграции. Лео добавил еще несколько узлов с макетами, чертежами и набросками, которые он надеялся продать Сфорца.
Ну и орущего кота, конечно, пришлось усадить в корзину, не мог же Лео его бросить на съедение диктатору (не в прямом, конечно смысле, хотя...). Лео уехал бы тайно, если бы не Джинни, которая непостижимым женским чутьем заподозрила неладное и примчалась в последний момент.
— Негодный, гадкий эгоист! — рыдала она на широкой груди любимого, — ты меня бросаешь здесь одну с этим разорившимся хлюпиком! — («Это она о последнем муже», — понял Лео.) — Тебе даже не пришло в голову позвать меня с собой.
— А разве ты поехала бы со мной? — удивился Леонардо.
— Вот еще, мой глупенький, — Джинни погладила его по щеке. — Но у меня было бы время убедить тебя остаться.
Северная столица поразила воображение великого Леонардо да Винчи. Хоть Флоренция по праву славилась своими знаменитыми художниками и их не менее знаменитыми скульптурами, Милан был не в пример больше и роскошнее — герцог Сфорца любил и умел пускать пыль в глаза.
Его королевский двор претендовал на статус самого богатого в Европе. Но увы, пока только претендовал. А Сфорца страстно желал, чтобы он стал таковым. Собственно, для этих целей он и зазывал Леонардо.
Помимо этого Сфорца комплексовал по поводу слухов, будто его покойный папенька узурпировал власть, поэтому всячески старался подчеркнуть как величие, так и могущество своего рода. А лучше — и то и другое одновременно. Собственно, и для этих целей он зазывал Леонардо.
Лео проводили в огромный зал, где расположился Сфорца. Герцог восседал с грацией раздувшегося индюка и важно кивал в такт словам какого-то человека рядом.
— А с учетом того, что Венера переносится в созвездие Козерога, советую вам на протяжении ближайших двух недель внимательнее следить за своей супругой, — бормотал человек в смешном колпаке со звездами.
«Ух ты, живой астролог! — догадался Лео. — Вот бы с ним сфотографироваться!»
От удивления да Винчи забыл, что фотографию изобрести ему не удалось — отвлекли чем-то.
— Лео! — закричал герцог. — Дорогой ты мой!
Мигом растеряв все величие, Сфорца вскочил, подбежал, смешно переваливаясь (чем снова напомнил индюка), и принялся усердно обнимать Леонардо.
Придворные удивленно наблюдали за поведением герцога, дотоле ему несвойственным. Астролог пораженно замолчал на полуслове.
— Скорей показывай, что ты нам привез, — закричал он. — Всем смотреть! — вновь закричал он, но уже другим тоном и уже придворным.
И все принялись смотреть. А Лео принялся показывать. Правда, он не особо рассчитывал на коммерческую ценность своих экспонатов, но не собирался же он в этом признаваться!
— Вот, — сказал он, для начала разворачивая что-то блестящее из куска холстины.
— Что это? — протянул Сфорца, разглядывая непонятный предмет.
— Что это? Что это? — пронеслось по рядам.
— Как что? — удивленно и обиженно ответил Лео. — Это же моя знаменитая лютня из конского черепа, оправленная серебром!
— Серебром? — Сфорца попытался на глаз оценить чистоту сплава и вес драгоценного металла.
— По гороскопу, — астролог попытался вернуть внимание правителя к себе, — ваш металл — чугун.
На человечка в колпаке никто не среагировал.
— Вы что, не помните? — Лео заиграл на лютне незатейливый мотивчик, которому его научил когда-то один бродяга с севера.
— А, точно! — вспомнил неизвестно что Сфорца, и лицо его прояснилось. — «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин».
И он запел в такт мелодии и даже рукой принялся размахивать, будто что-то держал перед собой. Что это значило, свита не поняла, а герцог объяснять не стал.
— Что вы смотрите как бараны? — рассердился Сфорца. — Вы что, не видите, знаменитый Леонардо да Винчи демонстрирует нам знаменитую лютню из конского черепа, оправленную серебром?