Они обменялись взглядами, но не говорили. Наконец Морган тоже спал. Только Бекки лежала без сна, думая о силе, которую они видели в Сэмми, а затем в ближайшие дни. Дома снова в собственном доме. Морган вернулся в магазин, который любил. Кэролайн с ее утешительной поддержкой. Энн теперь настоящая часть семьи, Энн и Мариоль.
Когда Морган оправдал себя, все обвинения вытерты из книг, вернется к тому, что было раньше? Может ли гнев города стереть из книг? Так же чисто, как судебные обвинения были изгнаны? Неужели они снова станут частью их сообщества?
Она так не думала.
Их настоящие друзья, которые стояли рядом с ними, обняли их. Но остальная часть города, которая оказалась такой жестокой, почему они теперь будут разными? Она не могла снова дружить с людьми, которые не доверяли или не верили в Моргана, люди, которых они больше никогда не могли доверять. И это была большая часть города.
Какая жизнь у них была бы среди людей, с которыми они никогда не могли снова почувствовать себя близкими, никогда не могли бы уважать? У нее с Морганом не было причин обнимать своих врагов. А как насчет клиентов Моргана? Вернутся ли они к нему или они останутся далекими, поэтому бизнес продолжает дрожать? Кэролайн делала все возможное, чтобы следить за работой, назначать встречи, оплачивать счета, заботиться о книгах на вершине управления пекарней. Даже продажи хлебобулочных изделий упали. И собственная работа Бекки? По ее мнению, клиенты, которых она потеряла, ушли навсегда. Она не могла надеяться, что для нее будет новая работа. Теперь, сегодня утром, направляясь по небу в Грузию, возвращались ли они не к их восстановленной свободе, а к новому и разному заключению?
Как будто, хотя Брэд Фалон был заперт, его тень все еще следовала за ними.
Она подумала о Калифорнии, о милях оранжевых рощ внизу, когда они покинули город. Открытые зеленые холмы, небольшие сообщества, плотно лежащие вдоль моря. Она подумала о том, как прошлой ночью Ли разговаривал, за ужином, о том, как океан так сильно закрылся за окном своей камеры. Мысль о дружелюбии нескольких людей, с которыми она встречалась, официанток и менеджеров в маленьком мотеле, и о доброте Реджинальда Сторма - ее мысли наполнены яркой мозаикой этого мира, настолько сильно отличающейся от того, что они могут найти дома.
Но затем, глядя вниз от DC-3 в сухой пустыне Аризоны, а затем вскоре в заснеженных степях Среднего Запада, ее мысли обратились к Ли и к тому, где он мог бы возглавить свою таинственную одиссею. Уже она пропустила его, она произнесла молчаливую молитву. Дайте ему покой, дайте ему то, что он жаждет в последние годы. А потом она подумала о Мисто.
Будет ли кошка-призрак знать новые земные жизни еще впереди? Но пока он остался с Сэмми еще какое-то время?
И куда он пойдет, когда он вернется в новую жизнь? В какое место и в какое время? Должен ли маленький кошачий дух начинать каждый раз как маленький и невежественный котенок, имея только свою сильную волю, чтобы вести его? Это казалось таким жестоким.
Но как она могла понять образцы, которые управляли душой животного или человека? Она могла только догадываться. Зевая, она посмотрела на Моргана, который спал против нее, и молился, чтобы жизнь была хороша для него сейчас, было бы хорошо для всех, поскольку она и Морган пытались, как лучше знали, защищать Сэмми и лелеять ее.
45
ЛЕЕВЫЙ ЛЕНТОЧНЫЙ ЛИНИЙ, камень STRIKING, звучал громче, чем ему нравилось. Несмотря на то, что пустыня простиралась далеко ниже его, только разбросаны мескиты и валуны, чтобы скрыть любого, кто его наблюдает. И кто будет там на пустынной земле? Но он продолжал наблюдать, как он вырыл у основания высокой горной породы, сланцы снова и снова отваливались, поэтому ему пришлось выкапывать яму своими руками. Там его рука гладила жесткую кожу. Он быстро обнаружил седельные сумки, вытащил их и лихо вздохнул в два кармана.
Там был пакет, пакеты денег, прочно завернутые, когда он их оставил. Вытащив несколько пачек стодолларовых купюр, он не обнаружил, что ни один из них не рухнул или не порвался, как если бы у них были грызуны, без углов, разжеванных мародерством наземных белок. Он спрятал тысячу долларов в левом ботинке, скрестил еще тысячу в кармане брюк, оставил остальные в седельных сумочках и связал их. Он закрыл отверстие, разбросал песок и обломки, так что земля выглядела нетронутой.
Проезжая седельные сумки, он направился вниз по горе, скользнув по пятам в нескольких крутых местах. В «Чеви» он сунул их под переднее сиденье, скользнул в теплую машину и поехал вниз, снова размышляя о сером мерине.
Он знал, что не может взять с собой серого цвета, это было издевательство над собой. Но он хотел бы, чтобы последний взгляд выглядел так, будто знал, что серый нашел хороший дом, знает, что с ним все в порядке. Ослабляя Чеви мимо старого сарая, он повернулся в сторону одинокого ранчо, старого места Эмерсона.
Это было далеко, за пару миль. Пара каменных столбов поддерживала кованый знак: JJ EMERSON. Остановив Чеви через дорогу, он проскользнул через ворота, закрыл его за собой и направился к длинной, колеблющейся дороге. Странно, даже со всеми восхождениями и рытьем, его легкие не слишком беспокоят его. Возможно, это был прилив адреналина, когда деньги были безопасными. Скалистые холмы поднимались позади дома ранчо, редкие с коричневой зимней травой. Стадо крупного рогатого скота Херефорда перемещалось, медленно работало вниз к загонам, которые окружали выцветший дом ранчо. Он увидел серое, на нем ехал ребенок, вероятно, один из мальчиков ранчо, маленький мальчик двенадцати или около того. Три гонщика толкнули стадо между досками, которые направили их в ручку. Ли наблюдал, как парень спит серого цвета, чтобы повернуть назад неохотно, Толкать рулевое управление через ворота, но никогда не затягивая вожжи. Он наблюдал за тем, как мерин двигался, рывком и легким, и взгляд оглянулся на лицо Ли. Он жаждал, что у него будет серая спина, чтобы он был для него.
Два старых гонщика начали отделять крупный рогатый скот, перемещая младших рулей в длинный лоток. Всадник серого отошел, как будто их часть работы была сделана, ослабила серого цвета в маленький загон, не подняв поводья, спешившись, сняла тяжелое седло и накинула его на забор. Поднявшись, всадник снял широкополую шляпу, которая придавала оттенок от пустынного солнца, выпуская каскад длинных светлых волос, ярких и чистых. Ли наблюдал, как девушка снимает пальто Леви, раскрывая тонкую женскую форму под ее западной рубашкой. Ребенок, возможно, тринадцать, немного старше Сэмми. Ребенок, живущий в жизни, которую Мэй хотел жить, жизнь, с которой никогда не подвергалась Сэмми, и это было очень жаль. Ли наблюдал, как эта молодая девушка делает то, что она любит, делая то, что она должна была делать. Он наблюдал, как она снимает уздечку серого цвета,
Она оставила загон, вернулась с ведром и несла губку и тряпки. Ли наблюдал, как она наполнила ведро от крана и шланг рядом с забором, наблюдая за ее губкой серого цвета, начиная с потного седлового знака, сглаживая пот с чистого листа, серый переливывает хвост и с удовольствием качает головой. Ему понравилось еще лучше, когда она повернула на него шланг, повредила его, вымыла лицо и вытерла глаза, хороший мерин фыркнул и трясся и попросил больше. Ли посмотрел на него, хорошая форма, в которой он был, сытый, но не толстый, его копыта аккуратно подстрижены и обуты. Девушка знала, что он смотрит, но она не знала. Она вытащила лишнюю воду с серой спины и крупу и шею с помощью закругленного металлического инструмента. Она обняла серого цвета, замачивая переднюю часть рубашки, снова обняла его, сняла с него недоуздок,
В дальнем конце он ложился и катался, крутя таким образом и этим, делая грязный беспорядок. Когда девушка повернулась, чтобы взглянуть на Ли, ее взгляд был насторожен, допроса. Ли знал, о чем она думает: эта лошадь появилась на ранчо, бегом, без бренда, без знака владельца. Они забрали его, такую ??хорошую лошадь. Возможно, они искали владельца, может быть, нет.