– Мамочка родная!
Мария Нунциата отскочила и, прыгая между горшками георгинов в своих прекрасных туфлях на микропорке, отбежала в сторону. А Либерезо сидел на корточках рядом с жабой и смеялся, показывая белые зубы, сверкавшие на его бронзовом лице.
– Боится… Ведь это жаба! Чего же ты боишься?
– Да! Это жаба! – жалобно проговорила Мария Нунциата.
– Это жаба. Ну подойди поближе! – сказал он.
Она ткнула пальцем в сторону жабы.
– Убей ее!
Мальчик протянул вперед руки, будто защищая ее.
– Не хочу. Она хорошая.
– Это жаба-то хорошая?
– Они все хорошие. Они червей едят.
– А-а!.. – сказала Мария Нунциата, но так и не подошла. Покусывая кончик передника, она косилась на жабу, стараясь разглядеть ее издали.
– Смотри, какая красивая, – сказал Либерезо и протянул к ней руку.
Мария Нунциата подошла поближе. Теперь она уже не смеялась – она смотрела, открыв рот.
– Нет! Не трогай ее!
Либерезо одним пальцем стал тихонько поглаживать жабу по серо-зеленой спине, усеянной слюнявыми бородавками.
– Ты с ума сошел? Не знаешь, что ли, как она жжется, если ее тронешь? Теперь у тебя вся рука распухнет.
Мальчик показал свои большие коричневые руки с твердыми мозолями, закрывавшими чуть ли не всю ладонь.
– Мне ничего не будет, – сказал он. – Смотри, какая красавица!
Он поднял жабу, как котенка, за шиворот и посадил себе на ладонь. Мария Нунциата, покусывая шлейку передника, подошла поближе и присела рядом.
– Мамочка родная, ну и чучело! – воскликнула она.
Они сидели на корточках за высокими кустами георгинов, и розовые коленки Марии Нунциаты касались коричневых покрытых ссадинами колен Либерезо. Либерезо поглаживал жабу по спине то ладонью, то тыльной стороной руки, прикрывая ее каждый раз, когда она обнаруживала намерение спрыгнуть вниз.
– Ты тоже погладь ее, Мария Нунциата, – сказал он.
Девочка спрятала руки под передник.
– Нет, – сказала она.
– Что? – спросил он. – Ты не хочешь?
Мария Нунциата опустила глаза, потом опять взглянула на жабу и снова опустила ресницы.
– Нет, – сказала она.
– Она твоя. Я тебе ее дарю, – сказал Либерезо.
Теперь Мария Нунциата чуть не плакала. Ей грустно было отказываться от подарка, никто никогда не делал ей подарков, но жаба вызывала у нее отвращение.
– Ты можешь взять ее домой, если хочешь. Она будет жить с тобой.
– Нет, – сказала она.
Либерезо опустил жабу на землю, и она тотчас же спряталась в листве.
– Пока, Либерезо.
– Подожди!
– Мне еще посуду домывать. Синьора не любит, когда я выхожу в сад.
– Подожди. Мне хочется что-нибудь тебе подарить. Что-нибудь действительно красивое. Идем!
Она пошла за ним по узеньким аллейкам, засыпанным гравием. Странный все-таки мальчик этот Либерезо: носит длинные волосы, берет в руки жаб…
– Сколько тебе лет, Либерезо?
– Пятнадцать. А тебе?
– Четырнадцать.
– Уже исполнилось или будет?
– Исполнилось на благовещенье.
– А оно уже было?
– Как, ты не знаешь, когда благовещенье?
Она опять смеялась.
– Нет.
– Благовещенье, когда бывает крестный ход. Ты никогда не ходил с крестным ходом?
– Нет.
– А вот у нас в деревне такой красивый крестный ход! У нас совсем не так, как здесь. У нас поля – большие поля, и на всех полях бергамотовые деревья, ничего больше нет, только бергамотовые деревья. И у всех только одно дело – собирать бергамоты с утра до вечера. Нас в семье было четырнадцать братьев и сестер, и все собирали бергамоты, и пятеро умерли еще маленькими, а потом маму хватил столбняк, и мы ехали в поезде целую неделю к дяде Кармело и у него спали в гараже ввосьмером, вповалку… А почему у тебя такие длинные волосы?
Они остановились у газона, на котором росли каллы.
– Длинные, и все. У тебя вот тоже длинные.
– Я девочка. А если ты ходишь с длинными волосами, то тоже как девочка.
– Я не как девочка. Мальчик или девочка, это не по волосам видно.
– Как не по волосам?
– Не по волосам.
– Почему не по волосам?
– Хочешь, подарю тебе красивую штуку?
– Хочу.
Либерезо стал ходить между каллами. Они все уже распустились – белые трубы, устремленные в небо. Либерезо заглядывал в каждый цветок, шарил в нем двумя пальцами и прятал что-то себе в кулак. Мария Нунциата не пошла на газон. Стоя в стороне, она смотрела на Либерезо и молча смеялась. Что он там делал, этот Либерезо? Но вот он пересмотрел все каллы и подошел к Марии Нунциате, держа перед собой руки, сжатые в одну горсть.
– Подставляй руки, – сказал он.
Мария Нунциата сложила ладони лодочкой, но подставить под руки Либерезо не решалась.
– Что там у тебя?
– Очень красивое. Подставляй руки, увидишь.
– Дай сперва посмотреть.
Либерезо разжал кулак, и Мария Нунциата увидела, что он держит полную пригоршню бронзовых жуков всех оттенков. Самыми красивыми были зеленые, но попадались и красноватые, и черные, и даже один синий. Они жужжали, терлись друг о друга жесткими надкрыльями и перебирали в воздухе черными ножками. Мария Нунциата спрятала руки под передник.
– На, держи, – сказал Либерезо. – Они тебе не нравятся?
– Нравятся, – сказала Мария Нунциата, не вынимая рук из-под передника.
– Когда их держишь в руке, они щекочут. Хочешь попробовать?
Мария Нунциата робко протянула руки, и ей в ладони полился водопадик разноцветных насекомых.
– Не бойся! Они не кусаются.
– Мамочка!
Она совсем не подумала, что они могут кусаться. Девочка разжала руки: жучки, оказавшись в воздухе, распустили крылышки, красивые краски исчезли, остался только рой жесткокрылых, которые летели обратно к каллам.
– Жалко. Мне хочется сделать тебе подарок, а ты ничего не хочешь.
– Мне надо идти домывать посуду. Если синьора увидит, что я ушла, она опять будет кричать на меня.
– Ты не хочешь, чтобы я тебе что-то подарил?
– А что ты мне подаришь?
– Пойдем.
И, взявшись за руки, они снова пошли по дорожкам.
– Мне нужно скорей на кухню, Либерезо. Я еще курицу не ощипала.
– Фу!
– Почему «фу»?
– Мы не едим мяса мертвых животных.
– Значит, все время поститесь?
– Как ты сказала?
– Что же вы едите?
– Да много чего: артишоки, салат, помидоры. Мой отец не хочет, чтобы мы ели мясо убитых животных. Мы и кофе не пьем и сахар не едим.
– А сахар по карточкам?
– Мы его продаем на черном рынке.
Они подошли к зарослям мясистых растений, усеянных красными цветами.
– Какие красивые цветы! – сказала Мария Нунциата. – Ты никогда их не рвешь?
– А зачем?
– Чтобы относить мадонне. Зачем же еще цветы, если не относить их мадонне?
– Месембриантемум.
– Чего?
– Их зовут месембриантемум, эти цветы. По-латыни. Все растения называют по-латыни.
– Мессу тоже служат на латыни.
– Не знаю.
Прищурясь, Либерезо смотрел сквозь ветви на стену, огораживающую сад.
– Ага, вон она! – сказал он.
– Кто там?
На стене, греясь на солнце, сидела зеленая, разрисованная черными узорами ящерица.
– Сейчас я ее поймаю.
– Не надо.
Но Либерезо уже подкрадывался к ящерице. Он приближался к ней с поднятыми руками, медленно-медленно, потом вдруг рванулся вперед и прижал ящерицу к стене. На бронзовом лице Либерезо вспыхнула белозубая улыбка – он смеялся, довольный.
– Смотри, как вырывается!
Из зажатых рук мальчика высовывалась то растерянная головка ящерицы, то ее хвост. Мария Нунциата тоже смеялась, но всякий раз, как ящерица высовывала голову, она отскакивала назад, зажимая юбку между коленями.
– Значит, ты совсем не хочешь, чтобы я тебе что-нибудь подарил? – сказал немного обиженный Либерезо.
Он осторожно-осторожно посадил обратно на стену ящерицу, которая тотчас же метнулась прочь. Мария Нунциата стояла, опустив глаза.
– Пойдем со мной, – сказал Либерезо и взял ее за руку.
– Мне хочется губную помаду. Накрасить в воскресенье губы и чтобы пойти на танцы… И еще черную вуаль, не сейчас, а потом, накинуть на голову, когда идти под благословенье.