– В воскресенье, – сказал Либерезо, – я с братом хожу в лес, и мы набираем по мешку шишек. А потом, вечером, отец читает вслух книжки Элизе Реклю[3]. У моего отца вот такие длинные волосы, до плеч, и борода вот такая, до груди. И он всегда ходит в коротких штанах – и летом и зимой. А я делаю рекламные рисунки для витрины авиационной компании. Рисую разных людей, финансистов – в цилиндрах, генералов – в кепи, священников – в круглых шляпах. А потом раскрашиваю акварелью.
Перед ними был бассейн, в котором плавали круглые листья кувшинок.
– Тише, – шепнул Либерезо.
Под водой виднелась лягушка, которая плыла наверх, отталкиваясь время от времени зелеными лапками. Всплыв на поверхность, она вспрыгнула на лист кувшинки и уселась посередине.
– Вот, – пробормотал Либерезо и потянулся, чтобы схватить ее, но Мария Нунциата крикнула: «Ой!», и лягушка прыгнула в воду. Либерезо, склонившись лицом к самой воде, принялся высматривать еще одну лягушку.
– Вон, внизу.
Он сунул в воду руку и вытащил что-то зажатое в кулаке.
– Сразу две, – сказал он. – Смотри! Одна на другой.
– Почему? – спросила Мария Нунциата.
– Самец и самка слепились, – ответил Либерезо. – Смотри, что они делают.
И он хотел посадить лягушек ей на ладонь. Мария Нунциата сама не знала, чего она испугалась, того ли, что это были лягушки, или того, что это были слепившиеся самец и самка.
– Оставь, – сказала она, – не надо их трогать.
– Самец и самка, – повторил Либерезо. – Потом выведутся головастики.
Облачко на миг закрыло солнце. Неожиданно Мария Нунциата в отчаянии воскликнула:
– Ой, как поздно! Конечно, синьора давно уже хватилась меня!
Однако она не ушла. Они продолжали бродить по саду. Солнце скрылось совсем. Показалась головка змеи. Она ползла в зарослях бамбука, маленькая змейка, медянка. Либерезо заставил ее обвиться вокруг своей руки и гладил по голове.
– Однажды я дрессировал змей, у меня была целая дюжина, одна – длинная-длинная и желтая, водяная. Потом она сменила кожу и удрала. А эта, посмотри, рот открывает, смотри, какой у нее раздвоенный язык. Погладь ее, она не кусается.
Но Мария Нунциата боялась змей. Тогда они направились к фонтану с искусственными скалами. Прежде всего Либерезо открыл у фонтана все краны и показал ей, как он бьет. Мария Нунциата была очень довольна. Потом он показал ей золотую рыбку. Это была старая одинокая рыбка, чешуя у нее уже начала белеть. Вот золотая рыбка Марии Нунциате понравилась. Либерезо принялся шарить в воде руками, стараясь поймать ее. Поймать рыбу было трудно, но зато потом Мария Нунциата могла посадить ее в банку и держать где угодно, даже в кухне. Наконец он поймал ее, но не стал вытаскивать из воды, чтобы она не задохнулась.
– Опусти руки, погладь ее, – сказал Либерезо. – Можно даже почувствовать, как она дышит. Плавники у нее, как из бумаги, а чешуйки колются, только не сильно, а чуть-чуть.
Но Мария Нунциата не хотела погладить даже рыбку.
На грядке с петуниями земля была рыхлая, и Либерезо, расковыряв ее пальцем, вытащил несколько дождевых червей, длинных-предлинных и очень-очень мягких.
Мария Нунциата, тихонько взвизгивая, отбежала в сторону.
– Положи сюда руку, – сказал Либерезо, показывая на ствол старого персикового дерева. Мария Нунциата, не понимая, зачем это нужно, все-таки приложила руку к стволу. Вдруг она закричала, бросилась к фонтану и сунула руку в воду: когда она отняла ее от ствола, вся кисть была усеяна муравьями. Кора персикового дерева сверху донизу была усыпана маленькими «аргентинскими» муравьями, бегавшими взад и вперед.
– Смотри, – сказал Либерезо и положил руку на ствол. По ней тотчас же забегали муравьи, но мальчик стоял как ни в чем не бывало.
– Ты что? – воскликнула Мария Нунциата. – Почему ты их не стряхнешь?
Пальцы у него стали совсем черными от муравьев, которые ползли дальше, к запястью.
– Отними руку! – умоляюще твердила Мария Нунциата. – Отними! Они же все на тебя переползут!
Муравьи между тем, бегая по голой руке мальчика, добрались до локтя. Вот уже вся рука Либерезо покрылась, словно вуалью, черными движущимися точками, вот уже муравьи добрались до плеча, но Либерезо все не отнимал руки.
– Отойди от дерева, Либерезо, опусти руку в воду!
Либерезо смеялся. Несколько муравьев, побегав по шее, перебрались ему на лицо.
– Либерезо! Все что хочешь! Все твои подарки возьму, какие угодно!
Она кинулась к нему и стала сбрасывать муравьев, ползавших у него по лицу и по шее.
Тогда Либерезо снял руку с дерева. Лицо его светилось бело-бронзовой улыбкой. Он небрежно смахнул муравьев, но видно было, что он взволнован.
– Ладно, я решил: сделаю тебе настоящий подарок. Самый дорогой, какой только могу.
– Какой? Что ты мне подаришь?
– Дикобраза.
– Мамочки!.. Ой, синьора! Синьора зовет!
Мария Нунциата кончала мыть последнюю тарелку, когда в стекло стукнул камешек. Под окном стоял Либерезо с большой корзиной в руках.
– Мария Нунциата, впусти меня! У меня для тебя сюрприз.
– Тебе нельзя заходить. А что у тебя там, в корзинке?
Однако в этот момент синьора позвонила, и Мария Нунциата исчезла.
Когда она вернулась в кухню, Либерезо уже не было. Ни в кухне, ни под окном. Мария Нунциата подошла к раковине и… увидела сюрприз.
В каждой тарелке, поставленной сушиться, прыгало по лягушонку; в кастрюле свернулась змея; суповая миска была полна ящериц, а слюнявые улитки оставляли разводы на прозрачном хрустале рюмок. В кадке с водой одиноко плавала старая золотая рыбка.
Мария Нунциата отступила на шаг, но тут у самых своих ног увидела жабу. Жаба, должно быть, была самкой, потому что с ней был весь выводок – пять крошечных жабят, которые маленькими прыжками скакали гуськом по черным и белым плиткам кафельного пола.
Корабль, груженный крабами
Перевод А. Короткова
В погожее апрельское воскресенье ребята с площади Деи Долори впервые в этом году отправились купаться. На голубом, по-весеннему новом небе сверкало веселое, молодое солнце. Заплатанные фуфайки трепыхались на ветру – мальчишки бежали по переулкам, круто спускавшимся вниз. Кое-кого уже обрядили в ботинки на деревянной подошве, которые громко стучали по булыжной мостовой. Почти все ребята были без чулок, потому что никому не хотелось возиться, натягивая их после купанья на мокрые ноги. Перепрыгивая через сети, расстеленные на земле, наступая на голые, с заскорузлыми мозолями ноги рыбаков, сидя чинивших порванные ячеи, ребята побежали на мол и быстро сбросили одежду на булыжники, которыми были вымощены его откосы. Все здесь радовало их: и терпкий запах гниющих водорослей и чайки, которые парили в небе, словно желая заполнить собою его необъятную ширь. Ребята спрятали одежду и башмаки в выбоинах между булыжниками, распугав при этом ютившихся там маленьких крабов, и принялись скакать нагишом с одного камня на другой, дожидаясь, чтобы кто-нибудь первым решился прыгнуть в воду.
Море было спокойное, но не прозрачное, а темно-синее, с ярко-зелеными бликами. Джан Мария, по кличке Марьяска, взобрался на высокий камень и шумно вздохнул, проведя большим пальцем под носом (это был его излюбленный жест, который он перенял у боксеров).
– Айда! – крикнул он и, вытянув вперед руки, бросился в море.
Проплыв несколько метров под водой, он, фыркая и отплевываясь, вынырнул на поверхность и перевернулся на спину.
– Холодная? – крикнули с берега.
– Кипяток! – ответил Марьяска и, чтобы окончательно не закоченеть, принялся с ожесточением загребать воду руками.
– Шайка! За мной! – заорал Чичин, считавший себя вожаком, несмотря на то, что его никто никогда не слушался.
Все попрыгали в воду: и Пьер Линжера, кувырком слетевший с камня, и Пузан, который плюхнулся в воду плашмя, животом вперед, и Пауло, и Карруба. Последним нырнул Менин, боявшийся воды как черт ладана. Он прыгал солдатиком, старательно зажимая нос двумя пальцами.
В воде Пьер Линжера, который был самым сильным из ребят, принялся в шутку топить одного за другим всех своих приятелей. Потом ребята, сговорившись, окунули с головой самого Пьера Линжеру.
3
Жав Жак Элизе Реклю (1830–1905) – французский географ, социалист.