Около шести вечера Квиллер влетел в теплое лакированное убежище пресс-клуба, где он договорился встретиться с Арчи Райкером. Арчи хотел перехватить что-нибудь покрепче по пути домой. Квиллер нуждался в объяснениях.
Бруно он кратко приказал:
– Томатный сок. Без лимона, без перца, – и обернулся к Арчи: – Спасибо, приятель. Спасибо за радушную встречу.
– Что ты имеешь в виду?
– Это что, была шутка посвящения?
– Не понимаю, о чем ты.
– Я говорю о задании проинтервьюировать Кэла Галопея. Отличная шутка. Или ты всерьез дал мне такое задание? Этот парень – крепкий орешек.
Арчи ответил:
– Теперь ты знаешь, что такое художники. Так что же случилось?
– Ничего не случилось. Ничего, что я мог бы использовать в своем материале, – и мне понадобилось шесть часов, чтобы выяснить это. Галопей живет в своем несуразном доме размером со здание муниципальной школы, только в японском стиле. И там полно всяких новомодных штучек. Отделка – сплошное сумасбродство. Одна стена сделана из стеклянных трубок, которые висят наподобие сосулек. Они колышутся, когда проходишь мимо, и звучат, словно ксилофон, который не мешало бы настроить.
– А что такого? Надо же ему как-то тратить свои деньги.
– Надо, надо. Но подожди, я еще не закончил. Полюбовался я на весь этот шик, и тут появляется сам Кэл Галопей, в толстых вязаных носках и трикотажной рубашке, в которой зияет огромная дыра на локте. И он выглядит максимум на пятнадцать лет.
– Да, я слышал, что он молодо выглядит, молодо для миллионера, – сказал Арчи.
– Это совсем другое. Он не перестает похваляться своими деньгами, ранчо в Орегоне и щенками голубого кэрри. После ленча появилась его жена, и тогда я испугался, что его великодушие выйдет за рамки приличий.
– Ты вызываешь во мне зависть. Что у вас было на ленч? Страусовые языки?
– Хот-доги, приготовленные мальчиком-слугой с обаянием гориллы.
– Поел на дармовщинку и еще жалуешься? На что?
– На Галопея. Он не отвечал на мои вопросы.
– Отказался отвечать на них? – удивился Арчи.
– Он проигнорировал их. Ты не можешь припереть его к стене. У него мысли скачут от прогрессивного джаза и примитивных масок, которые он собирал в Перу, до беременных кошек. Я куда продуктивнее пообщался с пропускным пунктом, чем с этим чудо-парнишкой.
– А ты вообще узнал хоть что-нибудь?
– Конечно, я видел его картины. И выяснил, что в субботу вечером Клуб искусств дает бал. Думается, мне стоит туда пойти.
– Что ты думаешь о его картинах?
– Они немного однообразны. Все те же щечки, румяные, как спелые яблоки. Но я сделал открытие. На всех своих картинках Кэл Галопей рисует самого себя. Я думаю, что он очарован собственным обликом. Кучерявые волосы, как яблоко румян.
Арчи сказал:
– Согласен, из этого не состряпаешь материала, которого ждет шеф. Это скорее похоже на еще одну сказку из «Тысячи и одной ночи». Но нам все-таки придется подготовить статью. Ты помнишь цвет карточки-напоминания? Розовый!
Квиллер помассировал усы:
– Единственный прямой ответ на свой вопрос я получил, когда упомянул Джорджа Бонефилда Маунтклеменса Третьего.
Арчи поставил стакан.
– Что же сказал Галопей?
– Он взорвался. Контролировал себя, но взорвался. По существу, он сказал только то, что Маунтклеменс обладает недостаточной эрудицией, чтобы судить об искусстве.
– Так и следовало ожидать. Год назад у Галопея была персональная выставка, и наш критик разделал ее под орех. Читателям это понравилось. Их черные сердца радуются, когда преуспевающий человек, умеющий делать деньги, в каком-нибудь другом деле терпит неудачу. Но для Галопея это оказалось очень болезненным ударом. Галопей обнаружил, что за свои деньги он может купить все, кроме положительной прессы.
– Сочувствую бедняге. А как насчет других газет? Они тоже критикуют его работы?
– У них нет в штате критиков. Кроме славной пожилой леди-репортера, которая дает в газету материал об открытии выставок и пишет обо все на свете. Но они делают это осмотрительно.
Квиллер сказал:
– Очевидно, Галопей – плохая мишень для шуток.
– Да, и ты даже не предполагаешь, насколько прав, – ответил Арчи, пододвигая свой стул к Квиллеру. – После того случая он пытается обанкротить «Прибой». Он отозвал почти всю свою рекламу и отдал другим газетам. Это причиняет ущерб, особенно с тех пор, как он стал контролировать почти все городские агентства, рекламирующие модную одежду и еду. Он даже пытался настроить против нас других рекламодателей. А это пахнет серьезными убытками.