После этого он наскоро принял душ и побрился, а также без особых церемоний накормил кошек. Это была среда, и он надеялся убраться из дому прежде, чем придет миссис Фулгров и примется вытирать пыль, пылесосить и начищать всё вокруг, потчуя его очередной лекцией. На этой неделе наверняка темой её будет убийство и самоубийство. И конечно, она не упустит случая пораспространяться относительно того, как много с кошек лезет шерсти. К счастью, встречи с ней Квиллеру удалось избежать, и перед тем как явиться к заднему входу мастерской Аманды, он даже успел перекусить кофе с булочкой в закусочной «У Луизы».
– Отец мне рассказал, – начала убитая горем Фран. – Он не стал обсуждать мотивы, но теперь все говорят, будто из этого следует, что Ван Брука убил Деннис.
– Мне нет дела до того, что говорят, думают, чувствуют, знают или полагают в Пикаксе, Фран, – раздражённо произнёс Квиллер.
– Я знаю, что у тебя на душе, Квилл. Я тоже очень переживаю. Мы с Деннисом так сблизились за время работы над амбаром. Мне его будет очень не хватать,
– Похороны организует Ларри. Панихида в часовне Динглберри будет скромной, только для близких друзей, после чего его захоронят рядом с могилой матери.
– А как к этому отнеслась Полли? – полюбопытствовала Фран.
– Мы с ней об этом ещё не говорили, – ответил он.
– У вас с ней всё в порядке? – заботливо спросила она.
– Что ты имеешь в виду? – резко ответил он вопросом на вопрос.
– Ну, видишь ли… её не было у тебя в ту субботу… а потом тебя видели в воскресенье в «Типси», как говорится, с другой женщиной.
– Ладно, где твои картонки? – сердито рявкнул Квиллер. – Сколько их всего? Давай грузить!
По дороге к Гудвинтер-6ульвару, до которого было рукой подать, Фран сказала:
– Сейчас все соседи Хилари выставят свои телескопы. Не иначе как они решат, что мы пришли обчистить дом покойного.
– В Пикаксе все только тем и занимаются, что суют нос не в свои дела.
– О, ты ещё многого не знаешь. Есть у нас две любопытные особы. Им всюду надо сунуть нос. А встретишь их на почте – сама любезность!
– Кто такие?
– Пожалуй, намекну тебе, – поддразнивая его, произнесла Фран. – Одна из них носит непромокаемую шляпку, даже когда светит солнце, а вторая всем говорит «радость моя».
– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил Квиллер. – Хилари был для вас хорошим клиентом?
– Покупать он почти ничего не покупал, но любил заходить в мастерскую и распинаться о разных вещах, которые мы и без него знали. Ведь он считал себя верхом совершенства во всех вопросах. Как-то он приобрёл у нас лампу, в прошлом году мы делали для него обивку для кресла, но первым крупным заказом были эти жалюзи. А потом случилось это!
– Полагаю, у твоего отца есть ордер на обыск и разрешение входить в дом.
– Понятия не имею, – с полным спокойствием обронила она.
– Он знает, что ты собираешься доставить в дом Хилари эти жалюзи?
– Нет, но Радость Моя это увидит, и он скоро узнает. Видишь ли, Квилл, с тех пор как я переехала жить на квартиру, у нас с отцом не ахти какие отношения.
– Это плохо. Очень жаль!
Фран припарковалась у заднего входа, и они принялись разгружать машину. Внутри дом выглядел так же, как и другие особняки на Гудвинтер-бульваре: большие квадратные, с высокими потолками комнаты, соединенные широкими арочными перекрытиями; панели из тяжёлого тёмного, покрытого лаком дерева; массивные, со множеством изгибов лестницы, щедро украшенные резным деревом; высокие и узкие окна. Однако вместо наличествующей в других домах фамильной мебели и изощрённых тиснёных обоев в жилых комнатах Хилари стены были выкрашены в белый цвет, а на полу, кое-где устланном татами, меж низких восточных столиков лежали напольные подушки. Убранство комнат дополняли фарфоровые статуэтки, японские завитки и многостворчатая ширма с изображением мчащихся галопом холеных лошадей. Единственной фальшивой нотой в общей музыке интерьера были висящие на окнах шторы.
– Хилари собирался заменить их на жалюзи, – сказала Фран, – которые пропускали бы с улицы свет и вместе с тем защищали от посторонних глаз. О стиле его жизни почти никто не знал.
– И как он мог так жить? – удивился Квиллер, который не представлял себе, как можно обходиться без больших удобных кресел и подставки для ног.
– Спал он, похоже, здесь, прямо на полу, а наверху, он говорил, у него кабинет, а также библиотека и комнаты для хобби.
Хобби! Квиллер напрягся.
– А что если я на них взгляну? – спросил он.
– Конечно, давай, – ответила она, – а я пока буду распаковывать и развешивать жалюзи. Знаешь, они изготовлены на заказ. И обошлись в десять тысяч долларов. Теперь неизвестно, сколько придётся ждать этих денег.
Квиллер медленно поднялся по изящной лестнице, размышляя о библиотеке из девяти тысяч книг, о которой упомянул Комптон. Интересно, нет ли среди них «Города собратьев по преступлению»? И есть ли к ним каталог? Когда же он вошёл в библиотеку, состоящую из нескольких комнат, надежда найти там что-нибудь начала медленно таять: книги до сих пор лежали нераспакованными. Он переходил из одной комнаты в другую и повсюду находил сотни нераспечатанных пачек – во всяком случае именно в таком виде книги поступают из магазина.
Только в одной из комнат был мало-мальский порядок, и вдоль всех четырёх стен тянулись книжные стеллажи. Очевидно, это был кабинет директора, поскольку здесь был письменный стол, комфортабельное кресло, настольная лампа и стереопроигрыватель. Что касается подобранных на полках книг, то они отвечали разносторонним вкусам хозяина: восточная философия, драматургия эпохи Елизаветы, архитектура, восточное искусство, костюмы восемнадцатого века, китайская национальная кухня, ботаника – и ровным счётом ничего о городской преступности.
Письменный стол, выдержанный в японском стиле, в котором был исполнен весь нижний этаж, сиял в этом укромном уголке образцовой чистотой и порядком. Медный перочинный ножик в форме китайского дракона лежал строго параллельно подставке для ручек, выполненной из оникса. С той же геометрической точностью были расставлены на столе по левую руку – телефон, по правую – оправленная медью и запертая на ключ шкатулка. Между ними, посреди рабочего места, находилась чистая записная книжка, на которой лежала аккуратно сложенная пачка писем. Очевидно, Ван Брук получил их и прочёл в субботу, после чего сложил обратно в конверты.
В кабинете стояла гробовая тишина. Порой снизу доносились шаги Фран и звуки рвущейся бумаги. Прислушиваясь время от времени, не стихла ли деятельность внизу, Квиллер принялся изучать почту. Здесь были счета на коммунальные услуги, на подписку журналов, а также из автострахового агентства. К сожалению, ничего подозрительного, угрожающего жизни директора, Квиллер среди них не обнаружил. Лишь один небольшой конверт, небрежно подписанный от руки в левом верхнем углу, возбудил его любопытство: «Ф, Стакер, 231, Четвертая улица, Локмастер». Удостоверившись, что Фран ещё вся в работе, он осторожно достал письмо из конверта и прочёл:
Дорогой мистер Ван Брук, я очень Вам благодарна за 200. Я даже не подозревала, что Вы собираетесь оплатить мои расходы на бензин. Спасибо за то, что пригласили меня сыграть в Вашей постановке. Деньги, безусловно, придутся нам очень кстати. Я собираюсь купить на них ботинки для Робби.
Ещё раз благодарю,
Фиона.
– Двести баксов! – тихо проговорил Квиллер, обращая свое восклицание к окружающим его книжным полкам. – Ну мошенник! Пятьсот долларов с каждой сделки! Уж не была ли такая благотворительность одним из его хобби? – Квиллер дернул ящики стола, но те оказались запертыми.
После этого он аккуратно вложил письмо в конверт, когда вдруг в изолированный от внешнего шума кабинет проник какой-то жужжащий звук. Прежде Квиллер его не слышал. Казалось, он исходил из дальнего конца второго этажа, и Квиллер направился туда по коридору. Впереди через дверь струился розовый свет. Квиллер осторожно приблизился и заглянул внутрь. Жужжание издавал трансформатор; к потолку была прикреплена батарея окрашенных в розовый цвет светильников, которые только что включились по таймеру.