В статье были процитированы слова брандмейстера Роя Гумбольдта: «После тщательного расследования стало очевидно, что причиной пожара послужила перегревшаяся керосинка. К тому же в комнате было полно легковоспламеняющихся предметов. Судя по всему, пострадавшая заснула в своём кресле и задохнулась от дыма, прежде чем в комнате начало бушевать пламя». Далее следовали обычные призывы соблюдать осторожность в обращении с керосинками и нагревателями — правда, вряд ли к ним прислушаются. По крайней мере раз в неделю добровольцев вызывали тушить пожар, возникший при сходных обстоятельствах, — то в одном, то в другом месте округа.
Как только открылись офисы в деловом центре, Квиллер поехал к «Хасселрич, Беннет и Бартер», чтобы отдать банку из-под кофе. На автостоянке его окликнул Уэзерби Гуд, с которым Квиллер прошлую зиму соседствовал в Индейской Деревне. Метеоролог пикаксской радиостанции был очень сердечным и свойским малым, настоящий рубаха-парень. Свои прогнозы погоды он оживлял шутками и цитатами.
— Какую погоду ты готовишь нам на завтра, когда будут похороны? — поинтересовался Квиллер.
— Небеса улыбаются! Ты знаешь, что похороны будет снимать телевидение? Телевизионщики узнали про Мод Коггин из вашей газеты и связались с нами, чтобы подтвердить время и справиться насчёт погоды. Съёмочная группа вылетает из столицы штата.
— Наверное, состряпают ещё одну историю о деревенских простачках, дабы позабавить телезрителей из больших городов. Как там дела в Индейской Деревне?
— Ничего нового. Давненько мы с тобой не обедали вместе. Как насчёт вечера в пятницу?
— А как насчёт гастрономического дворца Чета в Кеннебеке?
— Я думал, ты не любишь барбекю, Квилл.
— Не люблю, но ощущаю необходимость расширить свои познания.
— О'кей. Встретимся там в семь тридцать? Мне нужно будет заехать домой и переодеться. Днём я выступаю в дамском клубе садоводов, а это означает костюм и галстук. А вот у Чета такой прикид будет выглядеть претенциозно. И не забудь надеть бейсболку. В этой забегаловке полагается быть в головном уборе.
В юридической конторе от кофейной банки отлепили скотч, и внутри обнаружилось пять пачек банкнот на общую сумму сто тысяч.
— Здесь должно быть четыреста тысяч, — сказал Квиллер. — Они обманули старую женщину.
— Какое отношение имеете к этому вы? — осведомился Бартер.
— Она напомнила мне бабушку, которую я никогда не знал. Кроме того, это была интересная личность. На свете осталось не слишком много таких Мод Коггин, Барт. Вообще-то мне хотелось бы, чтобы ей воздали должное, она того заслуживает. Ничего, если я воспользуюсь вашим телефоном и сделаю несколько звонков?
Когда в распоряжение Квиллера предоставили телефон и чашку кофе, он позвонил в офис мэра, в городской совет и в комиссию округа и сообщил, что похороны Коггин покажут по телевидению, а «Всякая всячина» пошлёт своих репортеров и фотографов. Он намекнул, что неплохо было бы прислать цветы: местные репортеры всегда читают надписи на венках.
Затем он набрал номер шефа пикаксской полиции.
— Энди, ты же понимаешь, что завтра на похоронах будет гигантская пробка, если только ты не пошлёшь специальный наряд?
Шеф хмыкнул.
— Динглберри не обращались за разрешением.
— Это потому, что не будет церковной службы и похоронной процессии. Погребальный обряд совершат у могилы, и на парковке у кладбища будет хаос! Ожидаются сотни провожающих, включая мэра и других официальных лиц.
— С чего бы вдруг случиться такому столпотворению?
— Статья во «Всякой всячине» тронула сердца многих и даже привлекла внимание телевидения. Было бы хорошо, если бы у нас нашёлся волынщик.
Эндрю Броуди, здоровенный шотландец, в форме выглядел устрашающе. Однако в облике его появлялась величавая кротость, когда он, в килте и шотландской шапочке, играл на волынке на похоронах.
Он лишь ждал, чтобы его попросили.
— Я мог бы сыграть «Лох Ломонд» в медленном темпе перед службой, — сказал он. — И «Неизъяснимую милость» — после.
Пока что всё шло гладко. Квиллер знал, что блефует, но, кажется, это срабатывало. Он позвонил в газету и побеседовал с Джуниором Гудвинтером.
— Каким образом вы будете освещать похороны?
— Мы пошлём кого-нибудь сделать снимок, вот и всё. Мы уже заготовили «шапку».
— Ты бы хорошенько подумал над этим, Джуниор. Я слышал, что будут присутствовать мэр и самые разные официальные лица города и округа, а Энди пошлёт специальный наряд, чтобы регулировать транспортный поток. Телевидение сочло это событие достаточно важным, чтобы отрядить съёмочную группу.
Главный редактор спросил раздражённым тоном:
— А почему мы ничего об этом не знаем?
— Очевидно, это спонтанная реакция на твой потрясающий материал на первой полосе. Я просто случайно об этом услышал.
Возвращаясь к своей машине, Квиллер прошёл мимо цветочного магазина. Он заглянул туда, чтобы узнать, как идут дела в связи с похоронами. К тому же ему нравилось беседовать с Клодин. У неё были длинные шелковистые волосы и большие голубые глаза, мечтательно взиравшие на мир. Ренуар непременно написал бы её. Из радиоприёмника лилась музыка в стиле «кантри», хотя прекрасной цветочнице больше подошёл бы Шопен.
— У вас заказали много цветов на похороны Коггин? — спросил он.
— Уйму! Пришлось нанять помощницу, — ответила она. — Все важные особы сделали заказ. Наверное, она была замечательной леди.
— Мне бы тоже хотелось сделать заказ — большую корзину цветов. Я напишу карточку. — И он нацарапал: «От лучших друзей Мод Коггин — Черныша, Пятнышка, Долли, Мейбл и Малышки Лил». И объяснил Клодин: — Это бездомные старые собаки, которых она спасла.
— О, мистер К.! Я сейчас расплачусь! — И на глазах у неё выступили слезы.
Ещё не наступило время ланча, так что Квиллер поехал на Сэндпит-роуд заказывать памятник. При здании с надписью: «Песок и гравий X. и X.» имелся небольшой огороженный дворик, где виднелись полированные гранитные плиты и высокие кельтские кресты — «Надгробия X. и X.». Когда он направился к этому зданию, навстречу ему вышел мужчина — белоснежные волосы, очки в золотой оправе. Это был тот самый доброволец, который стоял на стремянке в Центре искусств, налаживая освещение.
— Вы мистер К., - сказал он, глядя на усы Квиллера. — Мы с вами почти познакомились — но не совсем — в Центре искусств. Я Торнтон Хаггис.
Квиллер попытался скрыть удивление: значит, это вовсе не вымышленное имя? Торнтон Хаггис действительно существует.
— Так это вам досталась акварель Даффа Кэмпбелла! Счастливчик!.. Вы первое или второе «X.» фирмы «X. и X.»?
— Я всего лишь «и». Теперь владельцы фирмы — два моих сына. Зайдёмте, выпьем по чашечке кофе. — Офисная мебель в приёмной была серой от старости или гранитной пыли. — Я до некоторой степени удалился от дел после того, как стал членом клуба «Шунт».
— И вы тоже? Моя приятельница Полли Дункан перенесла операцию на сердце, и теперь она как новенькая. Ваша фамилия Хаггис — вы, должно быть, шотландец?
— Это такая семейная шутка. Мой прадедушка, Эро Хааконен, приехал из Финляндии работать в каменоломнях. В платежной ведомости писали: «Эрл Хаггис», и мы вот уже пять поколений Хаггасы. Всегда занимались надгробиями.
— Именно по этому поводу я здесь, — объявил Квиллер. — Хочу заказать памятник для женщины, которая погибла вчера во время пожара.
— Да-да… настоящая трагедия. Просто чудо, что не загорелся Центр искусств. Беверли Форфар, вместо того чтобы вздохнуть с облегчением, мучается чувством вины: ведь она так ненавидела этот фермерский дом. Бедняжка вся на нервах.
— Каковы ваши функции в Центре искусств, мистер Хаггис?
— Зовите меня Торнтон. Я — мастер на все руки, рисую вывески и пишу объявления. Работаю на общественных началах. — Он все время приглаживал свои белые волосы. — Мне бы нужно подстричься, но жене нравится, когда я похож на швабру.