— Я купил у букиниста «День саранчи» в прекрасном состоянии — книга совсем как новенькая. Если у тебя будет подходящий настрой для сатиры, мы могли бы в этот уик-энд почитать оттуда вслух. Где бы ты хотела пообедать в субботу вечером?
— Как насчёт заведения Онуш? Я жажду средиземноморской экзотики. — Она продолжила уже в другом тоне: — Сегодня я слышала нечто странное. Ты знаешь фермерский дом старой Коггин на Тревельян-роуд? Кто-то написал на фасаде краской слово «ведьма».
— Да, я знаю. Главный редактор счёл разумным не сообщать об этом в газете. А откуда ты узнала? — спросил он, прикидываясь наивным. Библиотека всегда была главным информационным центром Пикакса.
— Дочь моей сотрудницы — член организации «Проворные помощники». Их вызвали стереть эту надпись. Шериф заметил её рано утром, во время патрулирования, и сообщил им. Думаю, они уничтожили надпись, прежде чем миссис Коггин её заметила.
Однажды Квиллер посвятил свою колонку этому отряду добровольцев-энтузиастов, которых вербовали через церкви. Одни из них были мастера на все руки, другие просто молоды, сильны и энергичны. Когда неимущим, престарелым или немощным требовалась срочная помощь по хозяйству, отряд добровольцев спешил на помощь.
— Ты когда-нибудь встречал миссис Коггин? — спросила Полли.
— Нет, но я как-то видел, как она мелькнула у себя в огороде. А вообще возле этого домика почти никаких признаков жизни — только цыплята и собаки.
— Ей за девяносто, но она бодрая, и у неё ясный ум. Полагаю, она слывёт эксцентричной, но эта хулиганская выходка возмутительна!
Слушая Полли, Квиллер медленно приглаживал усы — сей жест означал, что он заподозрил неладное. Пожалуй, за всем этим скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Журналистская карьера научила его, что за одной историей всегда кроется другая.
Полли сказала:
— Однако мне пора кончать болтовню и собираться в клуб, хотя я и не нахожу ничего приятного в беговой дорожке.
— Это тебе полезно, — возразил он.
— А тебе полезен салат, дорогой! Abientot![3]
— Abientot!
Квиллер медленно положил телефонную трубку на место, глядя на неё с нежностью. Больше никто на свете не печётся о его рационе; и, коли на то пошло, беспокоился ли он когда-либо о чьей-то сердечно-сосудистой системе?
Взгляд его остановился на книжных полках, покрывавших всю плоскость каминного куба. Они были уставлены томиками из пыльного букинистического магазина Эддингтона Смита. Созерцать бархатистые корешки ему нравилось не меньше, чем слушать бархатистый голос Полли. Он был согласен с Фрэнсисом Бэконом, который советовал «доверять старым друзьям, топить старым деревом, читать старых авторов».
Книги были расставлены по разделам, и Коко любил устроиться на полке в уютном гнездышке между биографиями и драмами или между трудами по истории и беллетристикой. Иногда он принюхивался к рыбьему клею, который раньше использовался для переплётов. Бывало, кот сталкивал какую-нибудь книгу с полки. Она со стуком падала на пол, а он смотрел сверху на дело своих лап. Это был сигнал Квиллеру поднять книгу и прочесть несколько страниц вслух, смакуя знакомые слова и мысли, в то время как сиамцы наслаждались переливами знакомого голоса. У Квиллера был звучный баритон, как нельзя лучше подходивший для декламации.
Как ни странно, названия книг, сброшенных с полок котом, часто имели пророческий смысл — это не могло быть совпадением. И всё же… Прошло всего несколько часов с тех пор, как злоумышленники заклеймили старушку, написав на её доме слово «ведьма», — и Коко столкнул с полки «Суровое испытание», драму Артура Миллера. Почему он выбрал именно этот момент, чтобы привлечь внимание к пьесе о судах над «ведьмами» в Салеме? Коко никогда ничего не делал просто так, и это происшествие вызвало у Квиллера желание навестить миссис Коггин.
Глава вторая
Как журналист Квиллер интересовался личностями, достойными внимания прессы; как человек, никогда не знавший своих бабушки с дедушкой, он тянулся к старикам, которым за восемьдесят. Итак, у него было достаточно причин для визита к миссис Коггин. Ещё одним стимулом послужило бесцеремонное обращение Коко с «Суровым испытанием».
Когда на следующее утро Квиллер кормил сиамцев, он задумался над тем, как эксцентричная старушка отреагирует на внезапный визит незнакомца. Её номер не значился в телефонном справочнике. «Заглянуть на огонек», «заскочить по-соседски» считалось обычным делом в этом северном округе, но это было не в привычках Квиллера. Он всё ещё оставался слишком горожанином для такого.
Впрочем, подумалось ему, на обочине, как раз напротив дома миссис Коггин, есть почтовый ящик… Всем местным жителям, которым за восемьдесят, «Всякая всячина» рассылается бесплатно… Если она читает газету, то должна узнать его усы. Они появляются каждый вторник и каждую пятницу над его колонкой, и в Мускаунти их знают лучше, нежели парик Джорджа Вашингтона на банкноте в один доллар… А такой знак добрососедских отношений, как горячие булочки из шотландской пекарни, будет вполне уместен.
— Как ты считаешь, Коко? — спросил он кота, который сосредоточенно завтракал.
«Мр-р», — произнёс Коко, пытаясь проглотить кусок и в то же время дать ответ.
В середине утра Квиллер покинул свой амбар с коробкой из пекарни, перевязанной красной лентой в клеточку. Он попрощался с кошками, рассказал, куда идёт и когда приблизительно вернётся. Он считал, что чем больше беседуешь с кошками, тем умнее они становятся. Коко был поразительно умён. Квиллер называл его чудесным парнем и очень уважал. Юм-Юм, грациозная кошечка с обворожительными повадками, любила посидеть на хозяйских коленях и питала пристрастие к содержимому корзин для мусора и к маленьким блестящим предметам, которые прятала под коврик.
На прощание Квиллер дал кошкам наставления:
— Не отвечайте на телефонные звонки! Не вытаскивайте вилку холодильника из розетки! Не открывайте дверь агитаторам!
Они смотрели на него немигающим взглядом, ничего не выражавшим.
Узкая дорожка вела из амбара на восток, к окружному шоссе — до него было всего несколько десятых мили. Дорожка вилась по птичьему саду, затем по лугу, который когда-то был яблоневым садом, впоследствии захиревшим, затем шла через ельник. В конце её, у Тревельян-роуд, был участок в два акра, на котором Полли строила дом, пока проблемы со здоровьем не заставили её отказаться от этой затеи. К счастью, Фонд Клингеншоенов выручил библиотекаршу и передал участок во владение местному художественному обществу, с тем чтобы возвести там Центр искусств, где можно было бы устраивать выставки.
Здание Центра искусств обшили морёным кедром, популярным на севере. Проходя мимо, Квиллер отметил, что всё готово для официального открытия — за исключением подъездной аллеи и автостоянки. Эти асфальтированные участки покрывал толстый слой грязи, которую нанесли сюда с большой дороги шины грузовиков и гусеницы тракторов — по Тревельян-роуд ездили главным образом фермеры. Должностные лица Совета по искусству доводили этот факт до сведения властей округа, но что же можно было сделать? В краю фермеров грязь — обычное дело! Однако новый менеджер Центра искусств написала гневное письмо в газету, и это вызвало сердитые отклики хозяйствующих на земле.
Через дорогу от красивого нового здания стоял обветшалый фермерский дом, окруженный возделанным участком в сто акров. Дом выглядел запущенным, и можно было бы подумать, что его покинули, если бы не цыплята, копошившиеся вокруг колёс ржавого грузовика во дворе. Когда Квиллер приблизился, из-за дома приковыляли пять старых дворняжек — некоторые из них прихрамывали.
— Хорошие собачки! Хорошие собачки! — сказал он, направляясь к крыльцу.
Собаки последовали за ним из любопытства; они были слишком дряхлые или слишком измождённые, чтобы лаять.
И тут дверь домика распахнулась, и сухопарая женщина в странном одеянии крикнула хриплым голосом:
— Кто вы такой?
Квиллер поднял вверх коробку из пекарни и ответил дружелюбным тоном: