Неожиданно их беседу прервали: ворона погналась за белкой. Пернатый хищник угрожающе хлопал крыльями, а зверушка удирала со всех ног.
— Маленькие птички выбрасывают зерна из кормушки, — пояснил Квиллер, — а большие подбирают их с земли, и тут белка попыталась примазаться. Политика и экономика птичьего сада слишком сложны для меня. Давайте поговорим о чем-нибудь простом, например о журналистике, о газетах.
— О'кей, — согласился Арчи. — Ты видел объявление о конкурсе для взрослых на знание орфографии, который объявлен в рамках борьбы за грамотность? Мы проводим подписку, и я счастлив сообщить, что деловое сообщество оказывает большую помощь.
— Чья это идея?
— Это предложила Хикси. Правда, подобные кампании уже проходили в городах Центра — насколько я понял, весьма успешно.
«Ну вот, снова начинается!» — подумал Квиллер.
Хикси Райс, редактор отдела рекламы, постоянно загоралась блестящими идеями, которые неизменно кончались катастрофой — правда, не по её вине. Последним её провалом был Ледовый фестиваль Мускаунти, растаявший и преданный забвению в феврале. Неудачи никогда не обескураживали Хикси, и вскоре у неё появлялась новая идея.
— Мы здорово оплошали с этим Ледовым фестивалем, но уж конкурс на знание орфографии среди взрослых — дело надёжное. Коммерческие фирмы и разные организации заплатят за то, чтобы войти в команду и состязаться за приз, а публика будет покупать входные билеты, чтобы поболеть за своих любимых грамотеев. Зрители развлекутся, а спонсоры получат хорошую рекламу. Я не могу себе представить, что тут может не получиться… Ты как будто сомневаешься, Квилл?
— Вовсе нет! Я обеими руками за ликвидацию неграмотности. Чем больше людей научатся читать, тем больше станут тиражи нашей газеты, тем больше рекламы у нас разместят и тем больше читательских писем я получу.
— О, Квилл! Ты же не такой циник — ты просто шутишь! — запротестовала Полли.
— Недавно я был в шоке, когда узнал, что один известный пикакский бизнесмен не умеет ни читать, ни писать, — поделился Квиллер. — Он идет на всё, чтобы скрыть этот факт.
— Кто? Кто? — загалдели все.
— Эта информация не подлежит разглашению. Прозвучал зуммер, и обе женщины вскочили с места.
— Пора заняться пиццей, — заявила Полли. — Мы позвоним в колокольчик, когда всё будет готово. — И они удалились в амбар, смеясь и щебеча.
Мужчины сидели, откинувшись на спинки кресел, взирали на лес, и душу их наполнял покой. Ни один из них не произнёс ни слова. Они так давно дружили, что молчание их не тяготило.
Наконец Арчи спросил:
— Когда мы отправимся в Центр на матч?
— И я думал о том же! Нужно заглянуть в расписание.
— Как ты думаешь, девочки захотят поехать с нами?
— В прошлом году они получили большое удовольствие от поездки — точнее, от хождения по магазинам и от шоу в субботу вечером, — припомнил Квиллер. — Нужно позондировать почву на сей предмет.
— Я заметил новую книжку о бейсболе на твоём кофейном столике. Только не говори мне, что ты не устоял и купил книгу, которой меньше пятидесяти лет!
— Я её не покупал. Полли принесла её из библиотеки. Моя репутация остаётся незапятнанной… Правда, я разжился в пыльной лавке Эддингтона тремя интересными книгами о Второй мировой войне: «Тихоокеанская война», «Огонь над Лондоном» и «Последние сто дней». Они поступили из поместья на Перпл-Пойнт.
В этот момент их внимание привлёк Коко, который выгнул спину и задрал хвост. Затем он вытянул передние лапы, после чего — одну заднюю. И наконец, взглянув в лицо мужчинам, произнёс: «Йау!» — с такой силой и звучностью, что по лесу прокатилось эхо.
— Что с ним такое? — осведомился Арчи.
— Он знает, что сейчас позвонят, призывая к столу.
Через несколько секунд зазвенел колокольчик.
— Ну, что я тебе говорил? — В голосе Квиллера прозвучала горделивая нотка.
— Никогда не видел ничего подобного!
Коко уже стоял над брезентовой переноской. Квиллер помог сиамцам забраться в неё, и, когда те свернулись на дне сумки, все четверо возвратились в амбар.
Призвавший их колокольчик, медный, с ручкой в виде свернувшейся змеи, стоял на приставном столике в холле.
— Голландское барокко, — отметил Арчи, который многое узнал об антиквариате от первой жены, в Центре. — Где ты это раздобыл?
— В студии Аманды. Она сказала, что он из Стокгольма.
— Вполне возможно. Когда-то между Голландией и Швецией шла оживленная торговля по морю… А вот этот столик эпохи Якова Первого — это что-то новенькое! Откуда он? — Арчи рассматривал маленький овальный столик на пяти крепких точёных ножках.
— «Эксбридж и Кобб», — ответил Квиллер. — Из персональной коллекции Айрис Кобб.
— Это столик из английской таверны, восемнадцатый век, — определил Арчи. — Столешница потертая: её два столетия скребли старательные барменши. А ножки повреждены оттого, что стол тягали туда-обратно по влажному каменному полу.
— А как насчёт тихой музыки на заднем плане? — предположил Квиллер.
— Я же серьёзно! Это подлинная вещь! Можешь оставить этот столик мне после своей смерти.
— А с чего ты взял, что переживёшь меня, негодяй ты этакий?
— Потому что Милдред заставляет его есть салат, — вставила Полли.
Ланч был сервирован в столовой, которой редко пользовались: гостей обычно приглашали пообедать где-нибудь вне дома. Сначала был подан фруктовый суп из груш и малины. Затем последовала пицца с грибами и салат из спаржи и жёлтых перцев. Если бы позднее Квиллер не обнаружил в мусорном контейнере две маленькие жёлтые картонки, ему бы и в голову не пришло, что для пиццы использовали яйца без холестерина. «А мог бы и догадаться», — подумал он.
Когда они пили кофе в гостиной, Милдред сказала:
— Сегодня великий день для любителей искусства в Мускаунти. — Она входила в число основателей Совета по искусству и была теперь председателем нового Центра искусств.
— Они живут дружно? — спросил Квиллер. — Или случаются конфликты?
— Сугубо между нами, — призналась она, — есть определённые проблемы. Я полагаю, что мы — микрокосм всего общества, и у нас не обходится без зависти, снобизма и соперничества — в нормальных пределах. Но внешне всё выглядит пристойно. Среди самих художников имеются расхождения в стилевых предпочтениях и вкусах. Большинство из них занимается предметно-изобразительным искусством, и абстракционисты не хотят, чтобы на выставке их работы висели рядом с изображениями бабочек и шахт.
— Сколько среди вас художников?
— Около двадцати процентов. Тридцать процентов я бы назвала истинными ценителями искусства. Таким образом, остаётся пятьдесят процентов, которые примкнули к нам, поскольку наша деятельность не облагается налогом, или ещё по какой-нибудь там причине.
— В библиотеке прошёл слух, — вставила Полли, — что сегодня у вас будут экспонироваться картины, на которых изображена обнажённая натура.
Милдред закатила глаза и ответила раздражённо:
— Мы никогда не включаем такого рода полотна в публичные экспозиции, потому что некоторые люди восстают против «голых тел», как они это называют. Мы демонстрируем подобные работы только на приёмах для членов.
— Это объясняет, почему вступили те пятьдесят процентов, — сухо произнёс Арчи.
Жена метнула в него косой взгляд и продолжила:
— Некоторые из наших художников делают прекрасные этюды с обнаженной натуры, а та, которая называет себя просто Дафна, завоевала несколько премий. Она будет вести занятия, обучая, как рисовать фигуры — с живых натурщиков, разумеется. Она великолепно знает анатомию кошек, собак, лошадей, а также людей.
Арчи взглянул на часы:
— Давайте-ка отправимся на презентацию, пока там не выпили весь пунш. Полагаю, в него не добавили спиртного.
— Ты правильно полагаешь, — подтвердила Милдред.
Две пары прогулочным шагом направились по дорожке к Центру искусств. Ещё не выйдя из леса, они услышали оживленный гул: шум автомобилей, взволнованные голоса взрослых, крики детей. Квиллер бросил взгляд через дорогу: не сидит ли Мод Коггин на своём крылечке, раскачиваясь и сердито хмурясь на нарушителей её спокойствия? Но там никого не было. Собаки и цыплята, несомненно, были заперты, чтобы им не причинили вреда.