— А каков финал?
— Увидишь, — уклонился от ответа Торнтон.
Прежде чем отъехать от стоянки «Бяки-Кулебяки», Квиллер позвонил в офис своего юриста. Дж. Аллен Бартер был его поверенным во всех вопросах, касавшихся Фонда Клингеншоенов, что избавляло Квиллера от поездок в Чикаго и участия в заседаниях. Эти двое пребывали в полном согласии относительно задач и политики Фонда К.
— Полагаю, в субботу у тебя выходной, не то что у нас, изможденных газетчиков.
— Я думал, ты на каникулах, Квилл. Читая твою сегодняшнюю колонку, я решил, что её написали белки!
— В этом не было бы ничего удивительного. Они гораздо умнее, чем тебе кажется.
— Есть какие-то мысли относительно субботы? — спросил Бартер.
— Да. Как насчёт ланча в гостинице «Щелкунчик»? Здесь лучшие сандвичи по эту сторону Гудзона.
— Хорошо! А позволено ли мне осведомиться о скрытом мотиве?
— Мне нужна кое-какая информация о заповеднике «Чёрный лес».
— Мне захватить с собой бумаги?
— Нет, только твои мозги, Барт.
Перед премьерой оперы в пятницу Квиллер посмотрел видеофильм, который дала ему Ханна. Он был знаком с сюжетом, персонажами и песнями и просто хотел освежить их в памяти. Коко впечатлился и подвывал — либо от удовольствия, либо от тоски, — а Юм-Юм в знак того, что ей скучно, села спиной к экрану.
Никакая бродвейская премьера не смогла бы сравниться со спектаклем в Муслендской школе по волнениям, им вызванным. Все разоделись в пух и прах, некоторые пришли в длинных вечерних платьях и смокингах. В холле царил бедлам, поскольку у каждого нашелся кто-то свой в труппе: родственник, друг, сосед, сослуживец, клиент, пациент или прихожанин из того же церковного прихода.
На автостоянке не осталось ни одного свободного места, и Квиллеру пришлось воспользоваться пресс-картой, чтобы припарковаться рядом с именитыми согражданами. В вестибюле было полно зрителей, настолько взволнованных, что они всё никак не могли отправиться на свои места в зрительный зал. Квиллер протолкался сквозь толпу, кивая и раскланиваясь.
По пути ему попался прилавок с трёхцветными пиратскими гольфами, выручка от продажи которых должна была хотя бы частично покрыть расходы хорового клуба. Предсказывали, что гольфы будут пользоваться большой популярностью у туристов.
Квиллер предался своему любимому пороку — начал подслушивать.
— Мне всегда нравились пираты! Они такие дружелюбные!
— А мне — полицейские. Они такие добрые и застенчивые.
— Вот Элизабет Харт. А где же Дерек Каттлбринк? Они же всегда вместе.
— А вон доктор Преллигейт с тем дизайнером интерьеров.
— Только не смотрите туда, но этот мужчина с усами — мистер К.
Когда он направился по проходу в пятый ряд, то пожалел, что с ним сейчас нет Полли. Она знала эту оперу наизусть. Кто же будет сидеть с ним рядом — если только Кэти удалось пристроить его билет? К его удивлению, это была сама Кэти.
— Я никогда не слушала оперу и решила, что это будет полезно для пополнения знаний.
— Ну это, знаете ли, не «Паяцы» и не «Тоска». Это музыкальный фарс. Вам нравится фарс?
— Не знаю. А что это такое?
Она была откровенна и жаждала знаний, чем восхитила Квиллера.
— Это комедия, в которой к смешному подходят серьёзно. Приготовьтесь забыть про здравый смысл.
— Звучит забавно, — заметила она невозмутимо. — А о чём там идёт речь?
— Вы знаете Пензанс?
— Не думаю.
Ему пришлось перейти на скороговорку. Оркестранты застыли в ожидании. Опоздавшие торопились занять свои места.
— Это город на побережье Англии — когда-то излюбленное место сборищ пиратов. Юноша по имени Фредерик, которого собирались отдать в обучение к лоцману, по ошибке стал пиратом из-за того, что его нянька плохо слышала. Теперь, когда ему исполнился двадцать один год, он освободился от контракта. Его няня, которая с горя последовала за своим питомцем к пиратам, также покидает их, чтобы сопровождать молодого хозяина. Её партию поет Ханна Хоули, которая живёт в одной из хижин «Щелкунчика».
— Вы писали о миссис Хоули в своей колонке на этой неделе! — воскликнула Кэти. — Мне бы так хотелось взглянуть на её мебель для кукольных домиков!
Дядюшка Луи, как ласково называли дирижера, занял своё место и, озорно улыбаясь, раскланялся с публикой. Затем он повернулся к оркестру, дважды постучал по пюпитру дирижерской палочкой, поднял обе руки, и зазвучала увертюра. Публика улыбнулась при первых же нотах, предвкушая замечательное зрелище. Только Кэти не знала, чего ожидать и как реагировать.