– Если вы заткнётесь, дикари, – завопил Квиллер, – я буду вести для вас репортаж о нашей поездке. Сейчас мы двигаемся на север по Пикакской дороге и приближаемся к закрытой в настоящее время шахте Гудвинтера. Как вы помните, в тысяча девятьсот четвертом году здесь произошел разрушительный взрыв.
Гомон на заднем сиденье временно прекратился. Котам нравился звук его голоса. Он смягчал их дикие сердца, стучавшие под светлым шелковистым мехом. И Квиллер продолжал в манере экскурсовода:
– Справа мы видам закусочную «Грозный пёс», славящуюся своей плохой едой и ещё более плохим кофе. Окна в ней не мылись со времени правления администрации президента Гувера. Здесь мы сворачиваем на шоссе Скатертью дорога.
Пассажиры угомонились. Светило солнце, по октябрьскому голубому небу неслись белые с серебристым оттенком облака, осенним огнем горели леса. Путешествие намного отличалось от вчерашней ночной игры в жмурки.
– Осторожно, не прикусите язык, – предупредил Квиллер. – Сейчас мы будем проезжать дощатый Старый мост, а затем пройдем несколько крутых поворотов. Слева – печально известное Дерево повешенных.
Потом проехали город-призрак, который был некогда Норд-Миддл-Хаммоком… потом белую изгородь фермы Фагтри… и, наконец, надпись, вырезанную на сарае:
МУЗЕЙ «ФЕРМА ГУДВИНТЕРА»
1869
Открыт в пятницу, субботу и воскресенье
с 13 до 16 часов
Экскурсии – предварительная запись
на любой день
Улицу Чёрного Ручья окаймляли деревья в буйстве красок: золотого, винно-красного, розоватого и оранжевого – живые напоминания о густых лесах прежних времен, которые покрывали Мускаунти до прихода лесорубов. В конце аллеи виднелся старинный дом.
– Вот мы и приехали! – объявил Квиллер. Он отнёс корзинку в западное крыло вытянутого здания. – У вас будут два камина и широкие подоконники, откуда прекрасно можно наблюдать разнообразную жизнь дикой природы. Такого у вас в центре Пикакса не было.
Сиамцы осторожно выползли из корзины и отправились прямиком на кухню: Юм-Юм – туда, где четыре месяца назад поймала мышь, а Коко – на то самое место, где с миссис Кобб случился удар. Он выгнул спину, распушил хвост и подскочил, исполняя своего рода танец смерти.
Квиллер ногой выгнал их из кухни, и они методично продолжили осмотр: обнюхали ковры, легко, как пушинки, вспрыгнули на столы, попробовали стулья на мягкость, оценили удобную форму сидений, проверили вид, открывающийся с подоконников, и изучили ванную, куда был помещен их туалет. В гостиной Коко узнал большой розовый шкаф – шифоньер из Пенсильвании, который привезли из клингеншоеновского особняка. Шифоньер был семи футов в высоту, но Коко смог взлететь наверх в один тщательно рассчитанный прыжок. На книжных полках он обнаружил только несколько книг в бумажных переплетах, большую часть места на выставке занимали старинные безделушки. Стулья были обиты темным бархатом, на нём прекрасно будет заметна кошачья шерсть, а на натёртых полах лежали восточные ковры, на которые здорово запрыгивать и скользить.
Пока коты осматривали помещение; Квиллер внёс багаж в дом. Письменные принадлежности он свалил на обеденном столе в кухне. Стереомагнитофон поставил на австрийский сундук в гостиной. С одеждой возникла проблема, поскольку платяные шкафы были забиты вещами миссис Кобб. Ещё хуже, по его мнению, обстояло дело с другой мебелью в спальне: сундуки и столы с холодными мраморными столешницами, слишком хрупкое кресло-качалка и огромная спинка кровати из тёмного дерева, замысловатой формы и высотой чуть ли не до потолка. По виду она весила не меньше тонны, и Квиллеру представилось, как эта штуковина прихлопнет его, когда он будет лежать в кровати.
– Сегодня проведём наблюдение, – сказал он рыщущим по квартире котам. – Либо этот старый дом и впрямь издаёт с наступлением темноты странные звуки, либо все эти звуки рождались в голове бедной женщины. Но вряд ли мы поймем, почему в доме и во дворе было темно. Где горел свет, когда у неё случился удар? Не могло не быть света на кухне, где она подогревала молоко. Возможно, был свет и в спальне, где она собирала сумку, наверняка и во дворе, потому что она ждала меня. И само собой, была включена микроволновая печка,
– Йау-йау-йау, – сказал Коко и почесал лапой ухо. Квиллер запер обоих котов, чтобы они не ходили на кухню, а сам тем временем сел печатать некролог миссис Кобб на её же пишущей машинке. Ему не нужно было собирать материал. Он и так прекрасно знал и о том, что у неё была лицензия на работу антикваром и оценщиком; и что она проделала огромный труд, составив каталог обширной коллекции Клингеншоенов; знал о её щедром даре Историческому обществу и о её неустанных усилиях по реставрации фермы и основанию музея. Всё это требовало средств, и ей пришлось немало поуламывать прижимистые семейства Мускаунти, чтобы заполучить денежные пожертвования и фамильные реликвии. Она организовывала программы для школьников, и у них появлялся неистребимый интерес к наследию предыдущих поколений. И закончить свою хвалебную песнь Квиллер не мог, не воспев того восхитительного печенья, которое как из рога изобилия выходило из её кухни.
Он опустил тот факт, что все трое её мужей умерли неестественной смертью: Гаф – от пищевого отравления, Кобб стал жертвой несчастного случая, а Флагшток… о Флагштоке Квиллер предпочитал не думать.
Когда некролог был готов, он позвонил в редакцию газеты «Всякая всячина» и предложил опубликовать его во вторник. Все соглашались, что такое название звучит несколько странно для газеты, но Мускаунти гордился, что отличается от всех остальных.
От работы у Квиллера разыгрался аппетит, и он, пошарив в холодильнике, выбрал себе на обед бульон с перловкой и домашний сыр.
Не успел он закончить трапезу, как стук молоточка позвал его к входной двери. Гость оказался сухопарым мужчиной средних лет с острым взглядом и острым носом.
– Я вашу машину во дворе увидел, – сказал он громким гнусавым голосом. – Помощь какая-нибудь требуется? Меня зовут Винс Бозвел. Я тут в амбаре печатными станками занимаюсь.
Квиллер узнал голос, который слышал по телефону, – голос, резавший барабанные перепонки, как острый нож, и невольно поморщился.
– Добрый день, – холодно сказал он. – Я только что приехал и поживу здесь несколько недель.
– Вот и чудненько! Значит, мне не придётся беспокоиться о помещении. Я тут был навроде сторожа, когда Айрис отлучалась. А вы, верно, Джим Квиллер, который пишет во «Всячине». Я ваше фото в газете частенько встречаю. Вы всё время будете здесь?
– Я буду время от времени отлучаться.
– Я присмотрю за домом, пока вас не будет. Я ведь тоже пишу – ну, там, всякие специальные труды. Сейчас работаю над книгой об истории печатного станка и составляю каталог старинных инструментов в амбаре. Работёнка! – Бозвел посмотрел мимо Квиллера вниз, на пол. – Я гляжу, у вас киска.
– У меня две, – сказал Квиллер.
– Моя дочурка любит кисок. Может, жена как-нибудь приведёт сюда малышку, чтобы она с ними познакомилась?
Квиллер кашлянул.
– Это не обычные кошки, мистер Бозвел. Это сиамские сторожевые коты с очень вспыльчивым характером и не привыкшие общаться с детьми. Я бы не хотел… чтобы ваш ребёнок получил случайную царапину. – Он знал, что правила вежливости, принятые в Мускаунти, предписывали ему пригласить гостя зайти выпить пива или чашечку кофе, но громкий голос Бозвела раздражал его. – Я предложил бы вам чашечку кофе, но я еду в аэропорт. Человек прилетает на похороны.
Бозвел грустно покачал головой:
– Мы с женой скорбим. Айрис была чудной женщиной. Когда похороны? Морг будет открыт для посетителей?
– Полагаю, вся информация появится в завтрашней газете. – Квиллер взглянул на часы. – Вам придётся меня извинить, мистер Бозвел. Когда самолет приземлится, мне нужно быть уже там.