Квиллер окинул убогую обстановку комнаты опытным глазом – но не пялясь и не осуждая.
– Какая красивая маслёнка, – сказал он, кивком головы указывая на сверкающий медный сосуд с тонким удлиненным носиком. – Для чего она?
– Для смазки шатунов и шкивов. Она охраняла колеса на рельсах почти пятьдесят лет. Мне её отдали, когда я вышел на пенсию. Это лучше, чем золотые часы.
– Представляю! Мне говорили, что вы – мастер своего дела. Что требуется, чтобы стать хорошим машинистом?
Ози задумался, перед тем как ответить.
– Надо учиться медленно трогаться и плавно останавливаться… Учиться не терять голову, когда на рельсах – ад кромешный… Молить Бога послать тебе хорошего кочегара… И не нарушать правило Г, – заключил он со слабым смешком.
– В чём заключается работа кочегара?
– Он забрасывает в топку уголь и следит за тем, чтобы котёл всё время кипел. Нужна хорошая бригада, чтобы ходко ехать и соблюдать график. Я всю жизнь прибывал вовремя. Одиннадцатая заповедь это называлось. Теперь я здесь, и график уже ничего не значит.
– А почему прибывать вовремя было так важно?
– Компания делала на этом деньги. Крушения поездов она, правда, тоже на этом делала… рисковали, избирали кратчайший путь.
– Вы часто попадали в аварии?
– Да, и только однажды спрыгнул. Я был совсем юнец, катил бесплатно, чтобы встретиться с бригадой во Флэпджеке. Мы проходили на большой скорости поворот и пошли под откос. Машинист закричал: «Прыгай!» – и я прыгнул. Кочегар тоже прыгнул. Машинист разбился.
– Ози, вам что-нибудь известно о знаменитом крушении поезда в Вайлдкэте?
– Это случилось до меня, но на сортировочной ССЛ я слыхал уйму баек. В те времена на сортировочной было восемнадцать путей и депо на двадцать боровов. – Его голос стал тише, а глаза подернулись пеленой – он мысленно перенёсся в то далёкое прошлое.
Квиллер ещё раз повторил вопрос.
– В те дни это место не называлось Вайлдкэтом. Саутфорком звалось, – начал рассказ Ози, – Поезда, идущие с севера, в Южной Рогатке снижали скорость до двадцати перед крутым склоном, за которым находились ужасно плохой поворот и деревянный мост. Пути шли в ста футах над водой. И в один прекрасный день какой-то поезд с рёвом промчался через Южную Рогатку на всех парах, хрипло свистя. Это был дикий кот – паровоз, потерявший управление; он летел к ущелью. На дно – и треск! взрыв! Потом – свист пара. Потом – мёртвая тишина. Потом поднялись стенания и вой. Боже, сколько было погибших, хуже не бывало!
Собеседники на мгновение умолкли. Квиллер слышал, как тикают золотые часы. Наконец он спросил:
– А выяснили, что явилось причиной крушения?
– Должно быть, отказали тормоза, но железнодорожное начальство свалило вину на машиниста – сказали, что он был пьян. Если обвинить машиниста, это спасает деньги компании. Бедняга! Паровой котёл взорвался, и он сварился заживо.
– Ужас! – пробормотал Квиллер.
– Да уж. Погано, и к тому же он был непьющий.
– Так вот почему городок переименовали в Вайлдкэт! Вы просто счастливчик, Ози, что избежали стольких опасностей! Если бы вы начали жизнь сначала, вы бы опять стали пятаком?
– Да. – После волнения, в которое поверг его рассказ, старик заметно выдохся.
– Плохо, что таверна «У путей» закрыта. Мы могли бы что-нибудь выпить и перекусить.
– Здесь чуть подальше есть одно местечко, – оживился Ози. – Лучше, чем «У путей».
Пока они медленно спускались по Главной улице, Квиллер спросил, есть ли в Доме престарелых женщины.
– Не-а.
– Я слыхал, что женщины никогда не заходят в таверну «У путей». Вы не знаете почему?
– Не-а.
– Железные дороги теперь берут на работу женщин-машинистов, – сказал Квиллер.
– Только не здесь! Не на ССЛ!
Старик тяжело дышал, когда они дошли до гриль-бара под названием «Соскок». Их сердечно приветствовала женщина средних лет, крупного телосложения, с весёлым нравом. Четыре молодые женщины в бейсбольных майках громко обсуждали свою недавнюю победу. Несколько пожилых мужчин разбрелись по залу. Приветливая барменша записала их заказ: неразбавленное ржаное виски для Ози и имбирный эль для Квиллера.
Когда Ози опрокинул рюмочку, Квиллер спросил:
– А как вам понравилось вести «девятку» и тянуть за собой Прогулочный поезд?
– Неплохо, – был ответ.
– С тех пор он так больше и не совершал пробегов? – продолжал задавать вопросы Квиллер.
– Не-а.
– Плохо, что Ссудный банк закрыли. Жители Содаст-сити, вероятно, испытывают материальные затруднения. Вы тоже пострадали?
– Не-а. У меня нет денег в банке.
«Гм, – призадумался Квиллер, – почему он не участвует в акционерном банке своего зятя?»
– Осилите ещё рюмочку ржаного, Ози? И гамбургер?
– Док говорит: одна – ерунда, так я считаю, что и две – на пользу голове.
Квиллер жестом попросил повторить заказ.
– Мне правду сказали, что Флойд Тривильен – ваш зять?
– Да.
– Как вам нравятся модели поездов у него дома?
– Никогда их не видал, – сказал Ози, уставившись в пространство.
Последовало неловкое молчание, которое Квиллер заполнил вопросами о качестве гамбургеров, степени их прожаренности, об имеющихся в наличии приправах и о типах жарких. В баре подавалось мясо по-железнодорожному: толстые ломти с поджаренной корочкой. Наконец он сказал:
– Однажды я видел вашу дочь. У вас ещё есть дети?
Ответ Ози был безыскусной констатацией фактов:
– Один сын погиб на рельсах. Другой убит во Вьетнаме. Ещё один – где-то на Западе.
– Печально слышать. Вы часто видитесь с дочерью?
– Не-а. Я никуда особо не выбираюсь.
Квиллер кашлянул и предпринял дерзкий шаг.
– Вы знаете, что она серьёзно больна? Вам следовало бы сделать над собой усилие и навестить её. Возможно, ей недолго осталось.
Ози поморгал глазами. Было ли это проявлением чувств или старческой туповатостью? И вдруг сердито проговорил:
– He видал её с тех пор, как она вышла замуж за этого парня! Я сразу сказал, что в нем нёт ничего хорошего. Они даже в церкви не венчались! Думаю, она получила хороший урок.
– Она очень гордится вами, Ози, гордится, что её отец – знаменитый машинист. Что бы там ни случилось, вы всегда были её героем, – с сочувствием в голосе сказал Квиллер.
– Тогда почему она меня не послушала? Она была хорошей девочкой, пока не встретила этого мошенника. Я знал, что он плохо кончит.
– И всё же вы согласились вести для него «девятку», – подколол старика Квиллер.
– Уж больно парень из рекламы хотел, чтобы я это сделал. Заплатил хорошие деньги. Да и почётно к тому ж. Публика радовалась, играл оркестр! Никто не знал, что хозяин «девятки» – мошенник!
– Вы когда-нибудь видели ваших внуков?
– Не-а.
– Парень строит дома, а девочка, думаю, бухгалтер. Ваша жена жива?
– Не-а. Девять лет, как умерла. – А как она относилась к тому, что вы не общаетесь с дочерью?
– Никогда об этом не говорила. Я не разрешал ей произносить в доме имя Флорри… Говорите, парень строит дома? Куда отец, туда и сын. Верно, тоже станет мошенником.
Квиллер подумал о физическом сходстве отца и сына: Эдди был таким же волосатым, как все Тривильены.
– Ози, – сказал Квиллер, – возобновление отношений может продлить жизнь вашей дочери. Вы для неё много значите. Верю, что вам трудно сделать первый шаг к примирению, но преодолейте себя, и ваш поступок станет лучшим; что вы сделали в жизни. Долго вы с ней не виделись?
– Двадцать пять лет. Ей было всего лишь девятнадцать, когда они устроили эту позорную свадьбу в кабине паровоза. В рабочей одежде! Без белого платья! Я не пошёл. И своей жене не позволил.
Ози повесил голову и не сказал больше ни слова, а Квиллер подумал: «Он будет поражён, увидев её!»
Затем они некоторое время молча жевали свои гамбургеры, после чего Квиллер сказал: