— В девятнадцатом веке, — начал своё повествование Бёрджесс, — один из моих предков строил суда в Шотландии, на знаменитой реке Клайд возле Глазго. А когда Новый Свет стал манить своими огромными возможностями, мой прадед Ангус прибыл сюда с группой корабельных плотников, которые считались лучшими в мире. Они основали верфь на Пурпурном мысе и стали строить на ней четырёхмачтовые деревянные шхуны, а для мачт использовали стодвадцатифутовые стволы мускаунтских сосен. На этих парусниках привозили товары и продукты для поселенцев, а отсюда вывозили лес, уголь и камень.
А потом подоспели Новые Технологии! Пришёл беспроволочный телеграф, и ушла в прошлое доставка почты на пони, появились железные дороги и пароходы — и век четырёхмачтовых шхун подошёл к концу. Ангус писал в дневнике, что у него сердце кровью обливаюсь, когда он видел, как его высокие парусники превращают в баржи для перевозки угля.
Приехавшие с ним плотники остались без работы, и их замечательное мастерство пропадало зря.
И тут какой-то тихий голос подсказал прадеду, что нужно строить дома. Это был голос его жены Анны — практичной шотландки.
— Милый, — сказала она, — строй-ка ты дома, такие же романтичные, как твои парусники, и такие же красивые.
И она оказалась права! Новые Технологии породили целый класс молодых, настырных, рвущихся к успеху людей, жаждущих лучшей жизни. Им не нужны были громоздкие каменные дома, построенные известными богатеями, процветающими горнодобытчиками и лесопромышленниками. Они хотели романтики!
И вот Ангус купил землю на южной окраине Пикакса и построил десять красивых домов. Каждому отводился участок в один акр. Хотя среди этих домов не было двух одинаковых, все они принадлежали к архитектурному стилю, получившему название «ложная готика»: вытянутые вверх, украшенные множеством завитушек, они стали последним словом в североамериканском деревянном зодчестве.
А сейчас я расскажу то, что мало кому известно. Обшивку из вертикальных досок первоначально красили в цвета, которые нравились молодым викторианцам: в цвет мёда, кокоса, ржавчины, в цвет нефрита, барвинка, и на этом фоне белые завитки украшений смотрелись совсем как кружева.
Но теперь мы красим все эти дома белой краской, потому-то их и прозвали «свадебными тортами».
Когда пришло время вешать таблички с названием улицы, Ангус никак не мог это название придумать. Он говорил: «Я не хочу использовать имена, чтобы получилось что-то вроде улицы Кэмпбелла или улицы Глазго… Ничего слишком постного или выспренного… Хотелось бы чего-нибудь приятного». И прабабушка Анна, следуя незатейливой женской логике, предложила: «Ну и назови её улицей Приятной».
— И с тех пор все на этой улице живут долго и приятно, — завершил рассказ своего гостя Квиллер, выключая диктофон. — А я вот даже не знаю, кто были мои прабабушка и прадедушка. И завидую четвёртому поколению местных жителей.
— Я хотел оставить после себя ещё и пятое поколение, — сказал Бёрджесс. — Но не удалось. Когда я был мальчишкой, рядом жила девочка, мы вместе росли и дружили. Я всегда думал, что когда-нибудь мы поженимся, но она уехала поступать в колледж и не вернулась. Сейчас у неё трое ребятишек, которые должны были быть моими. А её родители до сих пор относятся ко мне как к своему зятю. Но и я по-отечески отношусь к студентам, которые живут у меня в доме.
— Повезло им, — ответил Квиллер. — Надеюсь, когда-нибудь вы будете ими гордиться… А как вы относитесь к людям, живущим на вашей земле?
— Мы вместе делаем всё, чтобы Приятная улица оставалась приятной, вместе решаем проблемы и всё такое.
— А калифорнийский десант ещё не высадился? — спросил Квиллер как бы между прочим.
— Ожидается вечером, — сказал Бёрджесс. — Моя экономка, миссис Ричарде, то и дело наведывается туда с кофе и булочками, под предлогом, что мы, мол, соседи. А на самом деле мы с ней просто сгораем от любопытства. Фургон с вещами прибыл в понедельник. С тех пор помощники Фран вкалывали сутки напролёт, распаковывая и расставляя всё по местам. Дом выглядит так, будто в нём живут уже несколько недель.
— Один вопрос… — Квиллер выдержал паузу. — Вы что-нибудь знаете о семействе Теккерей?
— Ещё бы! — не замедлил с ответом Бёрджесс. — Отец Тельмы был фермером, выращивал картофель, а капитал сколотил во время «сухого закона». Её брат стал ветеринаром, он был приверженцем холистической медицины[9], а его клиника — Лечебница Теккерея — считалась лучшей в наших краях. Я регулярно водил туда Александра на обследование. Доктор Торстон очень любил животных, а они дождаться не могли, когда снова попадут к нему. Это был крепкий, здоровый мужчина, он много времени проводил на воздухе и прожил бы ещё с десяток лет, не меньше. А смерть нашёл, когда в одиночестве бродил в ущелье по берегу ручья Блэк-Крик. Трагично. Но вот что неприятно: потом пошли грязные слухи, предпочитаю их не повторять.