— Наверно, раз ты так считаешь, — без особого воодушевления отозвался Квиллер.
— Там даже есть надписанная фотография Хедды Хоппер[10] с обложки журнала «Тайм» — в шляпке, сварганенной из пишущей машинки, микрофона и рукописи.
Ответить Квиллер не успел — они уже подъехали ко входу в ресторан.
— Ладно, расскажешь мне потом, — сказал он.
Это была всё та же древняя каменная мельница, но её интерьер, напоминающий пещеру, декорированную деревянными балками, теперь выглядел гораздо живее благодаря тщательно подобранной цветовой гамме: столики накрыли скатертями цвета светлого нефрита, на полу лежал ковёр более тёмного зелёного оттенка. На стенах из грубого камня были развешаны сельскохозяйственные орудия девятнадцатого века.
В холле Квиллера и Полли приветствовала Элизабет Харт, одна из трёх владелиц ресторана. На ней был шёлковый костюм китайского кули, тоже зелёного цвета. Над стойкой метрдотеля, словно башня, возвышался в полный рост — шесть футов восемь дюймов — Дерек Каттлбринк. Он проводил гостей к заказанному столику, над которым висела смертельно опасная на вид коса.
— Надеюсь, эта штука закреплена надёжно? — спросил Квиллер.
— Ты же сам вложил целое состояние в старинное фермерское оборудование, — напомнила Полли.
— Между нами говоря, — понизил голос Дерек, — только не ссылайтесь на меня, Лиз раздобыла все эти штуки в Голливуде, они из какого-то фильма. — И добавил: — Один сухой херес и один коктейль Квиллера? Правильно?
За столики быстро рассаживались посетители, радуясь, что ресторан снова открыт. Меню было новое, интригующее. Полли заказала три блюда, попросив принести маленькие порции: грибной суп-пюре, краб под острым соусом в «раковине» и кукурузный салат. Квиллер выбрал куриный суп с овощами, устрицы Рокфеллера, жаркое из креветок, омаров и говядины и не стал заказывать салат.
— Будь здесь Милдред, она бы заставила тебя сжевать какие-нибудь зелёные листья, — заметила Полли.
Внезапно в зале воцарилась тишина. Все взоры устремились к входным дверям.
Обслуживавшая Квиллера и Полли молодая официантка воскликнула:
— Это же ОНА! — и бросилась на кухню.
Полли, которая сидела лицом ко входу и видела, что происходит, принялась комментировать:
— Вошли трое… У Тельмы командирский вид… С ней помощница, та, что приходила в библиотеку… С ними мужчина… Все таращатся на них, выпучив глаза.
Тишина сменилась взволнованным говором.
— Тельма в жемчужно-сером костюме, — продолжала Полли, — в маленькой шляпке того же цвета, на отвороте жакета брошь, усыпанная драгоценными камнями… Заказывает что-то… Пьют шампанское… Мужчине около сорока. Не это ли её единственный родственник?
— По-моему, дом, который она купила, как раз тот, что когда-то достался тебе в наследство, — один из лучших на Приятной улице, — сказал Квиллер.
— Так и есть. И мне ужасно хотелось оставить его себе и жить в нём. Но я рада, дорогой, что ты отговорил меня. Сколько было бы хлопот с такой огромной недвижимостью, да ещё моя работа… Но люди, живущие на Приятной улице, такие доброжелательные. По-моему, её название оказывает на них какое-то терапевтическое действие. Кэмпбеллы никогда не меняли название этого участка своей земли. И вся Приятная улица похожа на маленькое герцогство. Ты слышал, что его жители величают Бёрджесса «герцогом»?
На десерт Полли заказала себе шербет и без всякой зависти наблюдала за тем, как Квиллер уплетает огромную порцию хлебного пудинга с приправой из сливочного масла и жжёного сахара.
Когда они уходили, Тельма и её гости ещё оставались в ресторане. В вестибюле Полли извинилась и удалилась в дамскую комнату, а Квиллер не спеша приблизился к стойке метрдотеля.
— Слушай, Дерек, а здешние обязанности не помешают твоей карьере кантри-певца и участию в театральных постановках?
— Лиз обещает что-нибудь придумать. Я хочу выступить в ревю «Китти-Кэт».
— Это «Китти-Кэт» звучит как название ночного клуба в старом комедийном мюзикле.
— Зато концерт должен собрать приличные деньги для программы защиты животных. Я вот думаю, не могли бы вы написать что-нибудь душещипательное о брошенных котятах? Такое, чтоб слеза прошибала.
Предложения такого рода Квиллер любил.
— Ты хочешь сказать… что-то вроде:
Франни и Джонни — котята, Боже, как плачут они! Жалобно, неудержимо! А люди проходят мимо. О, как мы злы, как черствы…