Она кивнула. Да, она слышала. Это так далеко, что можно считать, ничего такого и нет. В любом случае это гораздо дальше, чем полярные шапки… Со станциями типа Гайдн всегда связывалось много надежд, но после первых энтузиастов туда что-то не очень рвались. Зита слышала, что старожилы уже не считают себя землянами. Свой быт, свой образ жизни, ни на что не похожий…
— Может, — спросила Зита, — машина Мнемо окажется полезной именно для таких станций?
Ждан улыбнулся и не ответил.
«Сын — в Общей школе, жена — в поясе астероидов… Ну да, — решила Зита, незаметно разглядывая задумавшегося Ждана, — обыкновенная недолговечная парная семья. Сын в Общей школе, жизнь свободна…» «Для творчества», — вспомнила она слова Гумама… Жизнь заполнена делом… У каждого свое дело. У Ждана — Мнемо, у его жены — скажем, теплицы или астрономические наблюдения… Сын тоже занят, тоже ищет… Вот в девять лет нашел, что полярные шапки планеты — вовсе не украшение… Что ж, наверное, так и есть, она охотно верит малышу… А родители… Они свободны… Они заняты делом… А соскучились по сыну, какие проблемы? Голографические двойники родителей могут присутствовать при кормлениях и купаниях, когда ребенок мал, при занятиях и играх, когда ребенок вырос… Понятно, Общая школа была создана в свое время не из-за недостатка родительских чувств, вовсе нет. Сама жизнь потребовала от людей освобождения. Есть историки, что утверждают, будто сама наша цивилизация была спасена созданием Общей школы… Но ведь мы все встали на ноги, нам ничто не грозит, мы смирили свою агрессивность. Почему же не вернуть матерям права, дарованные им природой?
Ждан вновь угадал ее мысли.
— Воспитать ребенка — редкий дар.
Зита запаниковала: он действительно читает ее мысли? Ей в голову не приходило, что все ее мысли тут же отражаются на ее лице.
— Ждан, — спросила она, — зачем этот Ага Сафар полез на карниз?
Он улыбнулся и ничего не ответил.
В его сильно косящих голубых глазах были доброта и усталость. «Человек, проживший пять жизней», — вдруг вспомнила Зита.
— Почему пять? — машинально спросила она.
Он ее понял:
— Пять других жизней — это пять экспериментов с машиной Мнемо, Зита. Каждая другая жизнь начинается с вполне определенной точки, скажем, с некоего дня, когда перед тобой стоял важный выбор, кардинально меняющий твою жизнь. У вас ведь такое бывало? Вот видите… — кивнул Ждан. — Далеко не всегда из многих встающих перед нами вариантов мы выбираем лучший. Разумеется, прошлое реально для нас уже не существует, поскольку мы ничего не можем в нем исправить, оно вне нашей постоянно текущей жизни, но Мнемо как бы возвращает нас в прошлое, Мнемо позволяет нам прожить жизнь по-другому, не так, как мы это сделали. Скажем, биолог может прожить жизнь космического пилота, если он когда-то мечтал о такой жизни, рыбак — жизнь хирурга… И заметьте, Зита, этот выбор не случаен, он определяется некоей доминантой, часто скрытой, зашифрованной, но тем не менее существующей в нашем подсознании. Благодаря этому Мнемо и дарит нам другую жизнь, наделяет нас другим, всегда ценным опытом.
«Гелионис» как вариант возможного будущего. Программа «возвращение». Расшифровка на любом Инфоре.
Машинально, сама того не замечая, Зита сидела, положив левую руку на колено, как Хриза Рууд. Она походила сейчас на воспитанницу Общей школы, но Ждан видел: Зита впрямь старается его понять. Вслушиваясь, она по-детски выпятила губы, что придавало ее лицу оттенок растерянности. Но, возможно, она действительно была растеряна. Ждан всегда побаивался таких красивых женщин. Прожив пять жизней, он понял, что спешка никогда и ничему не помогает, а такие красивые женщины всегда спешат. А он знал: какая бы великая цель ни стояла перед тобой, спешить не следует. Он остро ощущал, как торопится к своей цели Зита, как хочется ей поскорей получить право на индивидуальное воспитание. У нее еще нет ребенка, она еще не успела его родить, но страстно, нетерпеливо рвется к главному — ощутить себя матерью. Он не без горечи подумал, что жизнь с такой женщиной всегда неимоверно сложна. Единственное, пожалуй, что он может для нее сделать — и она явно нуждается в подобном подарке — это свести ее с Хризой Рууд, Настоятельницей Общей школы. Рано или поздно Зита все равно решится на тестирование, значит, рано или поздно она все равно выйдет на Хризу. Зачем тянуть? Настоятельница Общей школы недолюбливает фанатичек, но она добра. Она добра редкостной чистой добротой, без которой невозможно настоящее понимание. И в самом деле, как отдать ребенка в руки задыхающейся от нежности матери? Кто воспитает в ребенке гармонию, кто вытравит из него врожденный эгоизм? Разве опыт не показывает, что дети, выращенные, воспитанные индивидуально, всегда более грубы, более эгоистичны, чем дети, прошедшие курс Общей школы. В их душах тлеют искры агрессивности, неприятия, не всегда объяснимого упрямства. Такие люди чаще всего находят себя в космосе, в океане…
Он думал так, а сам не мог оторвать глаз от Зиты.
Ладно.
Ждан, не торопясь, посадил утап на широкой поляне.
Зита ахнула.
Белые, голубые, лиловые васильки, по периметру — кусты роз. Поляна казалась бы бесконечной, не ограничивай ее по опушке высадки темноватых дубов. Нет, темноватыми они лишь казались. Вечернее солнце пробивалось сквозь резную листву. Стоявшая в стороне одинокая серебристая ель выглядела тут почти неуместной, но и она тоже формировала необычный пейзаж.
— Где мы?
Ждан не ответил.
Медлительно, ободряюще улыбнувшись Зите, он помог ей пройти сквозь люк и повел к невысокому зданию, окруженному широкой террасой. Ждан шел, не оглядываясь. Он знал, Зита следует за ним. Она удивлена, растеряна, но следует за ним.
Дверь отворилась.
Папий Урс с удовольствием отзвонил легкую мелодийку встречи. И почти сразу они оказались в приемной. В странной приемной, где кресла стояли прямо в траве, пахло медом, жужжали шмели, от которых хотелось отмахнуться.
Живой вид.
Зита замерла.
И эта поляна-приемная была чрезвычайно обширна, где-то совсем вдали ее замыкала стена чудовищно тучных деревьев, похожих на баобабы. Переплетения лиан, ветвей, колючек, воздушных корней клубились там, где вообще-то полагалось бы стоять стене дома, а еще дальше, сквозь просвет в листве и в колючках, виднелась еще одна, более обширная поляна, вся залитая диким солнцем, а на ней — несколько островерхих хижин, под сваями которых орда вопящих полуголых ребятишек с восторгом и визгом гоняла по траве мохнатого бурого медвежонка. Они с воплями прыгали на зверя, хватали его за лапы, сами валились в траву, вопили, визжали… Звук их голосов, отчаянно высокий, отдаленный, счастливо резнул Зиту по сердцу.
Куда привел ее Ждан?
Она готова была раздвинуть колючки и броситься на поляну, ловить ребятишек одного за другим, прижимать их к груди, обнимать, трепещущих, крепких, рвущихся из рук.
Ждан замер.
Он вдруг понял, что именно влечет его к Зите.
Не совершенство всех линий, мало ли в Мегаполисе совершенных женщин? Не рыжеватые, разметавшиеся по плечам пряди, даже не вспыхивающие глаза… Нет, нет! Все это прекрасно, но это не главное. То, что он принял поначалу за провинциальность — некая диковатость, непосредственность, густо замешенная на восхищении миром — вот была ее суть. И живи она не на далеких островах, а здесь, в Мегаполисе, все равно она оставалась бы такой — самой жизнью. В любом случае она была ближе не к нему, Ждану, даже не к Хризе Рууд, а к тем ребятишкам на залитой солнцем поляне. Зита была бы счастлива, окажись она там. Он ясно и не без ужаса ощутил, что Зита и впрямь могла бы быть матерью всех этих бесящихся ребятишек…
Доктор Чеди: грозит ли человечеству отчуждение?
Мнемо — другая жизнь — Мнемо.
Общая школа: большие игры. Может ли воспитанник третьей группы метнуть стрелу на семьсот метров?