Лучшим другом кота Нинитки был Соловей. Он жил на заброшенной стройке, густо поросшей кустарником.
Эта самая стройка находилась не где-то там на отшибе, а почти в самом центре района, охваченная с трёх сторон автомобильными дорогами, гудевшими день и ночь, а с четвёртой — высоким кирпичным забором.
Соловей был очень одинок. Каждую весну он самозабвенно пел свои песни, но ни одна самочка не соглашалась жить на таком шумном месте. Соловей же почему-то был верен своим кустам и не менял квартиры.
Как-то раз кот Нинитки, ещё будучи просто котом, жившим, как уже было сказано выше, первые год или полтора своей жизни в подвале, решил проведать рыночную помойку.
Конечно, это было очень опасно, потому что на рыночной помойке обитали чужие коты и чужие крысы, в отличие от дворовой, где были все свои. Но кот Нинитки был в то время по неопытности смел и отчаян и отправился подзакусить чем-то, как ему казалось, более вкусненьким и интересненьким.
Рынок находился как раз через дорогу от той самой заброшенной стройки, в кустах которой обитал Соловей. И вот, когда кота Нинитки благополучно шуганули с рыночной помойки какие-то облезлые, устрашающего вида личности, не позволив даже как следует принюхаться, и он сидел на обочине дороги, зализывая несерьёзную рану, тогда в перерывах между проносящимися машинами ему послышались странные звуки.
А кот Нинитки, надо сказать, от рождения был очень музыкален. Он даже орал под окнами с другими котами не просто так, а музыкально, а впоследствии хозяева кота и их гости восхищались его удивительно музыкальным мяуканьем (в чём, как вы узнаете позже, была немалая заслуга Соловья).
Странные звуки (а это были самозабвенные рулады нашего одинокого Соловья) потянули кота Нинитки как за ниточку, и он бросился через дорогу, не обращая внимания на визг тормозов и чертыхания водителей.
Соловей сидел на ветке ивового куста и, закрыв глаза, отрешённо пел, слушая и слыша только себя. Близкий гул автомобилей не мешал ему. В сумерках среди зарослей ивняка его почти не было видно. Пел он долго, сегодня у него лихо получались особенно сложные рулады, и он был доволен собой.
Но в некоторый момент он неожиданно почувствовал нечто странное — он почувствовал, что его слушают! Это было так необычно, что Соловей замолк и открыл глаза. И тут же закрыл их снова от ужаса и изумления, потому что совсем близко с соседнего куста на него пристально, не мигая, смотрели два ярких жёлто-зелёных глаза.
…совсем близко с соседнего куста на него пристально, не мигая, смотрели два ярких жёлто-зелёных глаза
— Что же ты замолчал? Пожалуйста, пой дальше, я же так тихо сижу, стараюсь не мешать тебе! — сказал обладатель ужасных глаз.
Но Соловей не отвечал и не открывал глаза, он просто не мог пошевелиться, он онемел.
— Ну хорошо, если ты предпочитаешь петь в одиночестве, только для себя, я сейчас уйду, но прошу тебя, спой мне напоследок хотя бы вот это! — и обладатель ужасных глаз закрыл их (чего Соловей, естественно, не видел), вытянул шею и благоговейно то ли пропищал, то ли просипел (он был не в голосе от недавно пережитого на помойке разочарования) одну из любимейших рулад Соловья.
Услышав подобное, Соловей покачнулся и чуть не свалился с ветки от еле сдерживаемого смеха.
Хорошее дело — смех!
Соловей тут же пришёл в себя и совершенно перестал бояться.
Он открыл глаза и строго (но внутренне смеясь) сказал:
— Ты наврал половину нот, но у тебя есть способности! Если хочешь, я позанимаюсь с тобой?
— Я был бы счастлив! Ещё вчера я не знал, что бывает такая музыка! — восхищённо проговорил кот Нинитки.
Соловей был польщён, но, не подавая виду, сказал несколько снисходительно:
— Приходи завтра чуть пораньше, сегодня я что-то устал.
— Я обязательно приду! — горячо ответил кот Нинитки, грациозно спрыгнул с ветки и неслышно стал удаляться, мягко ступая лапами.
«Да, у каждого свой талант!» — подумал Соловей, глядя ему вслед, и облегчённо вздохнул, переводя дух.
Глава 4
Норное животное
Художник сидел на полу в своей маленькой тёмной комнате, которую называл мастерской, и мучился, пытаясь разложить или рассортировать (как выразилась его жена) свои работы. Но сортировать художник ничего не умел в принципе, поэтому он, примостившись в груде папок и рулонов, разворачивал их, мельком сердито взглядывал, снова сворачивал и откладывал в сторону куда попало. Работ накопилось довольно много (с тех пор как художник стал котографом, он потихоньку опять принялся за свой авангард — никуда ему от этого было не деться).