— О, это как раз для тебя, Аттила. Уверен. Это Фройд придумал?
— Он немного потрудился над моими идеями. И наполнил их плотью. Я хотел сказать, уплотнил.
— Значит, завоевание жизненного пространства откладывается до исполнения твоего безумного плана?
Вожак взъярился:
— От своих планов я никогда не отступаю. Отступление — удел нерешительных глупцов. Мы будем наступать на людей сразу с трех сторон. Затопим луга. Наплодим сверхбобров. И подточим человеческий дом.
— Хватило бы и затопленных лугов. Тем более что это естественный путь природы.
— Все, что мы делаем, — это и есть природный ход вещей, Крыша! — завопил Аттила. — Мы же бобры!
Грызун поднял взгляд на вожака и с тревогой заметил пену в уголках его пасти.
Глава третья
Прошел месяц. Жизнь в пустынном уединении — не жизнь, размышляла Ханна. Фрэнк Дрейк был прав. Она, конечно, еще не дошла до того, чтобы лопать кошачью еду и прыгать голой по кустам. Но как долго она продержится? Ничто в этой жизни ей уже не казалось стоящим. Надо готовиться к весне, а она все еще погружена в унылую зимнюю спячку. Пора заняться трактором. Поменять свечи. Ах нет, трактор ведь дизельный! Ну, тогда надо поменять масло. Может быть, завтра?
Эти неприятные дела всегда лежали на Чарльзе. Наверное, она не ценила его по-настоящему. Память почему-то сохранила только последние месяцы его жизни, когда бедняга буквально угасал на глазах и стал сгустком страдания. Было что-то таинственное в его неожиданной болезни и смерти. И это вызвало несправедливые подозрения полиции. Неужто прошло уже целых два года? А события тех дней все еще свежи в ее памяти…
Двое полицейских из Ванкувера. Один высокий, подтянутый, чисто выбритый и начищенный, очевидно, офицер. Другой — низенький, плотный, круглое лицо с вислыми усами, форменный френч не скрывает выпирающего пуза любителя пивка. Человек с такой неряшливой внешностью просто обречен всю жизнь оставаться подчиненным. Жизнь пристрастна и не всегда справедлива.
Щеголеватый заговорил первым:
— Нас интересует причина необычных ран, от которых страдал ваш муж, миссис Пигго.
— Ран, инспектор?
— Да, израненных пальцев ног.
Этого еще не хватало!
— Я, кажется, понимаю, что вы называете ранами. Но, инспектор, какое они имеют отношение к смерти моего мужа? Заключение врача было совершенно ясным. Микроинфаркт после микроинсульта.
— Простите, миссис Пигго. Мне не хотелось бы огорчать вас на фоне только что пережитого горя. Но природа ран настораживает. Они очень необычны. Кроме того, у вашего мужа и в госпитале не останавливалось кровотечение.
Неряшливый толстяк наконец тоже подал голос:
— Он так остервенело комкал простыни, что превратил постель в груду тряпья.
— Прекрати, Мак-Ферлейн. Я не хотел, миссис Пигго, тревожить вас подробностями. Но такие уж перевернутые мозги у нас, полицейских. Подобные раны наводят на… НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ.
— На этом проклятом острове Гарсия, миссис Пигго, все не так, как в нормальном мире. Когда нужно бороться за существование, люди подчас совершают странные поступки, — заметил бесцеремонный Мак-Ферлейн.
— Если вам так уж хочется знать, инспектор, произошел несчастный случай, и пальцы ног моего мужа затянуло в барабан механического плуга. Я удовлетворила ваше любопытство?
— Он был обут?
— Мой муж часто работал босиком. Он считал, что так больше чувствуешь слияние с природой. Ощущение грязи между пальцами ног, говорил он, делает тебя частью благодатной почвы. Видите ли, прежде он был биржевым маклером, а в городе не доставишь себе такого удовольствия.
— Но разве, э-ээ, он не боялся наступить на какую-нибудь, э-ээ, неприятную тварь?
— Нет, инспектор. Мой муж безмерно любил Божьих тварей. Из-за этого и умер. Плуг наткнулся на норку полевых мышек и выбросил наружу изуродованные тельца. Испугавшись, Чарльз дал задний ход. Барабан закрутился в обратную сторону, и острые лезвия поранили пальцы ног.
— Раны не очень-то были похожи на порезы, миссис Пигго. Они были… как бы это сказать… жеваными.
— Мой муж ленился возиться с механизмами, инспектор. Лезвия давно требовали заточки.
Они ушли, а ее продолжала бить дрожь. Боже, какое это было испытание. И как она ненавидела ложь. Но не выкладывать же им правду. Об этом и подумать невозможно. Стоило только вообразить заголовки в «Ванкувер сан», не говоря уже о «Виктория таймс-колонист» и «Сидни ревью» — во всех этих газетенках, пачками лежащих перед входом в супермаркет «Сейвей».