Тед буквально взревел:
— Нет у меня вообще никакого дела! И все благодаря Эймей! Она прикарманивала каждый цент.
Ханна наполнила чайник и поставила его на огонь. Все шло как надо. Фрэнк был прав: даже самый отъявленный убийца вряд ли смог бы открыть стрельбу в разгар дружеской беседы. А голос Теда все набирал высоту по мере того, как он перечислял перипетии развода с Эймей. Зато успокаивало, что, жестикулируя, он положил футляр на стол.
Фрэнк осторожно переместился по комнате, поставил жестянку с крысиным ядом на кухонную стойку и стал так, чтобы в любой момент суметь дотянуться до футляра. А, черт! Она совсем забыла, что у Эймей нет кофе. Что еще можно нашарить в буфете?
— Может, вы хотите травяного чаю, Тед?
Кажется, чай ему не по вкусу.
— Вот-вот, именно эту гадость пьет Эймей. Благодарю, я слишком хорошо отношусь к своему желудку. — Его враждебность перекинулась от чая на Ханну. Он холодно ее разглядывал. — Интересно, что это за дамочка такая собралась пожить у Эймей? Потеряли себя и желаете обрести вновь? Или что-нибудь в этом роде?
— Мне… мне ничего не надо обретать.
— По теории Эймей всем надо, иначе они пытаются выразить себя в агрессивных действиях. А я чувствую, что уже требуется выразить себя… — Он схватил стоявший на буфете графин, запустил его в стену и со злорадством смотрел, как осыпаются на пол осколки и стекают струйки красного вина. — Действительно наступило облегчение. Эймей все-таки была права. А теперь вы попробуйте что-нибудь кинуть. Будьте как дома.
— Хорошо, Тед. Я тут видела банку со спаржевым супом. Не желаете ли тарелочку супу?
— А вы, Фрэд? Ну не стесняйтесь! — подбодрил Тед капитана.
— Спасибо. Мне не до супа.
— Я предлагаю вам что-нибудь швырнуть и снять напряжение.
Пожав плечами, Фрэнк хлопнул об пол поднос с рюмками. Одна из них не разбилась, и он раздавил ее каблуком.
Это было ужасно. Неужели невозможно снять с Теда возбуждение, подняв его аппетит? И чем он займется после того, как все в квартире будет разбито? ПРИВЫЧНЫМ ДВИЖЕНИЕМ ОН ОТКИНУЛ ЗАЩЕЛКИ НА ФУТЛЯРЕ И ВЫХВАТИЛ ЖУТКУЮ АВТОМАТИЧЕСКУЮ ВИНТОВКУ. В ЕГО ГЛАЗАХ НЕ БЫЛО НИ КАПЛИ ЖАЛОСТИ. В какую страшную переделку они попали!
Тед разразился хохотом и поднял над головой огромную красную керамическую пепельницу, выкрикивая непонятные слова: ГОСТИНИЦА ЛИИВАРД! ЛИИВАРД! ЛИИВАРД! И с этими словами он запустил ею в зеркало.
— Еще одна страница истории! Отлично помню, как Эймей уезжала с гостиничной стоянки!
— Как насчет бутерброда с арахисовым маслом, Тед?
Но он уже приглядывался к большой картине в деревянной раме. На ней была изображена девица, лежащая на траве в странной позе и созерцающая не менее странное сооружение. Эймей, должно быть, потратила немало времени и сил, соображая, какие мысли крутятся в головке этой нарисованной девицы. И пока Тед старательно крушил картину о спинку стула, Ханна вдруг поняла, что, уничтожая еще одну связь с прошлым, он старается и для Эймей.
— Знаете, как это называется? Катарсис! — выкрикивал Тед, набивая книгами посудомоечную машину, — Вот какого слова я никак не мог найти. Эймей всегда ловко управлялась со словами. Еще бы, она просто глотала все эти книги. Ка-тар-сис! — Он нажал кнопку, и машина принялась жевать и перемалывать свою добычу.
— Лечебное слово, — сказал Фрэнк, поглаживая рукой футляр.
— Поосторожнее с этой штукой, — резко проговорил Тед. Он вытянул футляр из-под руки Фрэнка, отнес его в другой конец комнаты и поставил у двери. Потом принялся складывать пожитки Эймей в кучу. Посреди комнаты росла гора картин, ковров, подушек. Казалось, он собирает материал для костра. Наконец он вытащил из буфета бутылку виски и сел на пол, поставив на колени футляр с кларнетом.
— Плесните и себе выпить, — сказал он.
Ханна потянулась за красным вином, произведенным, естественно, на лучшей калифорнийской винокурне. Эймей наверняка объездила эти места строго по путеводителю, беседуя с людьми, конечно же НАСТОЯЩИМИ людьми, такими, как, например, нелегальные эмигранты. ТЕБЕ НАДО, ХАННА, ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ БЫВАТЬ СРЕДИ НАСТОЯЩИХ ЛЮДЕЙ. Я ИМЕЮ В ВИДУ НЕ МОШЕННИКОВ ИЗ ВИКТОРИИ, А ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАСТОЯЩИХ ЛЮДЕЙ. ТЫ ВЕДЬ МЕНЯ ПОНИМАЕШЬ?
Тед улыбнулся ей.
— Я чувствую себя просветленным и очищенным, — счастливо произнес он. — Вот они, пластинки. Боже правый, как я ненавидел эту музыку Эймей! Никакого ритма, визгливые голоса, непонятные иностранные словечки. У вас найдутся спички?
Фрэнк покачал головой:
— Знаете, Тед, что я думаю? По-моему, поджигать всю эту гору вещей слишком опасно. Мы можем устроить пожар, весь дом сгорит от малейшего дуновения ветра. А здесь, кажется, полно старых людей.