В офисе «Баджет джетс» мы отыскали мистера Доквейлера, сидевшего за столом и пристегнутого ремнями. Он курил сигару, погрузившись в изучение издаваемой на Луне сводки о ежедневных гонках.
Доквейлер бросил на нас взгляд и произнес:
— Сожалею, друзья, но мне нечего сдать вам в аренду или продать. Ровным счетом ничего: даже помела ведьмы нет!
Тут я вспомнил, кто я есть — сенатор Ричард Джонсон, представляющий «Огромный развивающийся синдикат нюхальщиков сассафраса», одну из самых важных шахер-махерских корпораций Гааги! — и голос сенатора прогремел из моих уст:
— Послушай, сынок, перед тобой сенатор Джонсон! Полагаю, что кем-то из обслуги еще сегодня днем зарезервирован транспорт у «Хэншоу Сьюперб», не так ли?
— О! Рад встрече с вами, сенатор! — он поспешно засунул газетенку в зажим за столом и отстегнул ремни сиденья. — Да, да, у меня есть ваша бронь. Но не у «Сьюперба», а у «Вольво»…
— Как? Я же четко велел этой девице… Ладно, не имеет значения. Перепишите на «Сьюперб», пожалуйста!
— Если бы я мог, сэр! У меня ничего другого нет.
— Печально. Не могли бы вы тогда посовещаться со своими коллегами и найти для меня…
— Сенатор, на «Золотом правиле» нет ни одного свободного космокара. Мы все — «Моррис Гарэдж», «Локхид-Фольксваген», «Гертц», «Интерплэнет» в течение последнего часа постоянно обмениваемся информацией. Ничегошеньки нет: ни машин, ни возможности кого-то подмазать!
Настало время показать себя философом, что я и сделал, пробурчав:
— Ну, ладно, придется мне довольствоваться «вольво», не так ли, сынок?
Сенатор вновь возмутился, когда увидел полный счет за то, что оказалось изрядно потрепанным космокаром. Он резко указал на грязные зольники и потребовал очистить их, но вскоре решил больше не собачиться, ибо терминал над головой Доквейлера снова заладил про Эймса и Новак.
Я важно произнес:
— Ну-с, давайте проверим вес и возможную «дельта V». Пора садиться в машину.
Для взвешивания в Бюро использовалась не центрифуга, а инерциометр новейшего образца, более быстродействующий и значительно менее дорогой. Я засомневался, насколько точны его показания.
Доквейлер водрузил всех нас вместе с пакетом-чемоданом, но без деревца, в решетчатую кабину, повелев втроем, обняв друг друга, образовать тесный круг с пакетом внутри, и запустил вибратор под эластичной подпоркой кабины. Нас трясло так, что чуть не выбило зубы. После этого он объявил, что наш общий вес составляет 213 килограммов, включая вес деревца, который он на глаз оценил примерно в два килограмма.
Спустя несколько минут мы уже разлеглись в креслах, и Доквейлер запечатал кормовую дверцу кара и внутреннюю шлюзовой камеры. Он не спросил у нас никаких удостоверений, туристических карточек, паспортов или космоводительских прав. Зато врученные ему девятнадцать тысяч крон пересчитал дважды. Плюс страховку. Плюс чаевые…
Я ввел показание «213,6 килограмма» в бортовой компьютер, после чего осмотрел приборный щиток. Указатель количества топлива стоял на отметке «полное», и все дурацкие лампочки светились зелеными огоньками. Я нажал кнопку «готовность» и подождал. В переговорном устройстве послышался голос Доквейлера:
— Счастливой посадки!
— Благодарю вас.
Воздух со свистом вырвался из шлюзовой камеры, мы вылетели и попали под яркие лучи солнца. Впереди простирался космопорт. Я установил шкалу прецессии[16] на поворот в сто восемьдесят градусов, и мы заскользили вперед, а спутник проплыл мимо и оказался слева от нас. Впереди стал заметен идущий на посадку шаттл. Пока мы отчаливали, я не видел Луны, ее закрывал шаттл. Но вот в правом иллюминаторе она стала так отчетливо видна, словно до нее можно было дотронуться. Исключительно впечатляющее зрелище. Я почувствовал величие момента.
Те лживые убийцы-прохвосты остались позади, и мы вырвались из тесных пут сэтосовской деспотии. В первые годы жизни здесь я не ощущал ее, мне казалось, что я свободен и беззаботен. Но мне был преподан хороший урок. В монархиях шея обывателя навсегда затянута ошейником — это заставляет его держаться прямо…
Я сидел в кресле первого пилота. Гвен справа от меня, в кресле второго. Я поглядел на нее и вспомнил, что на глазу у меня все еще красуется дурацкая повязка. Нет, беру обратно эпитет «дурацкая», поскольку она, возможно, спасла мне жизнь. Я снял повязку и запихнул ее в карман. Потом сдернул феску и, не найдя, куда ее пристроить, сунул за нагрудный ремень.