Родители еще не вернулись. За исключением мертвой девушки, квартира была пуста. Доктор Казалис уведомил полицию и, найдя на столике в прихожей номер телефона уэстчестерских друзей миссис Ричардсон («Я оставила его для Ленор на случай, если она почувствует себя плохо и захочет, чтобы мы вернулись», — всхлипывала Делла), сообщил им о происшедшем. После этого он позвонил жене и велел ей сразу же приехать на такси. Миссис Казалис, надев длинное пальто поверх ночной рубашки, тотчас же примчалась и уже застала здесь полицию. Она потеряла сознание, но ко времени прибытия Ричардсонов пришла в себя настолько, что смогла позаботиться о сестре, «за что, — пробормотал инспектор Квин, — ей следует присудить Нобелевскую премию».
«Вариации на ту же тему, — думал Эллери. — Орешек с кровавым ядром, который невозможно расколоть».
(«Я только взглянул на шелковый шнур вокруг ее шеи, — сказал доктор Казалис, — и сразу же подумал: «Кот!»)
Обследуя, когда рассвело, террасу и крышу — французское окно гостиной оставалось открытым весь вечер, — они пришли к выводу, что Кот прошел через входную дверь, воспользовавшись лифтом, работающим на самообслуживании и поднимающим в пентхаус. Миссис Казалис припомнила, что, когда она уходила в десять вечера, входная дверь была заперта, но когда ее муж приехал около половины первого, она была широко открыта и зафиксирована стопором. Так как на стопоре обнаружили отпечатки пальцев убитой девушки, было очевидно, что Ленор после ухода тети оставила входную дверь открытой, возможно, чтобы вызвать хоть небольшую циркуляцию воздуха — ночь была очень душной. Ночной портье помнил приход и уход миссис Казалис и прибытие после полуночи доктора Казалиса, но признался, что выходил вечером несколько раз за бутылкой холодного пива в закусочную на углу Восемьдесят шестой улицы и Мэдисон-авеню, и что даже во время его пребывания в вестибюле незнакомец мог пройти мимо него незаметно. «Была душная ночь, половины жильцов не было дома, а я то и дело клевал носом». Он не видел и не слышал ничего необычного.
Соседи не слышали никаких криков.
Дактилоскописты не обнаружили ничего интересного.
Доктор Праути из офиса главного медэксперта не мог определить время смерти более точно, чем промежуток между уходом миссис Казалис и прибытием ее мужа.
Шнур, которым задушили девушку, был из индийского шелка.
— Генри Джеймс[46] назвал бы это роковой бесполезностью фактов, — промолвил доктор Казалис.
Они сидели на рассвете, потягивая холодное пиво, вокруг царил беспорядок, оставшийся с прошедшей ночи. Миссис Казалис приготовила сандвичи с цыпленком, к которым никто не притронулся, кроме инспектора Квина, и то по настоянию Эллери. Тело уже увезли, зловещая простыня исчезла, с террасы пентхауса дул ветерок. Миссис Ричардсон спала в своей комнате под действием снотворного.
— При всем уважении к великому казуисту, — заметил Эллери, — роковой является не бесполезность фактов, а их скудость.
— В семи убийствах? — воскликнула жена доктора.
— Семи, помноженных на ноль, миссис Казалис. Возможно, я преувеличиваю, но положение очень сложное.
Инспектор машинально двигал челюстями. Казалось, он не слушает.
— Что я могу сделать?
Все вздрогнули от неожиданности. Отец Ленор так долго молчал.
— Я должен сделать что-нибудь. Не могу сидеть просто так. У меня полно денег…
— Боюсь, деньги тут не помогут, мистер Ричардсон, — сказал Эллери. — Отцу Моники Маккелл пришла в голову та же мысль. Но предложенное им вознаграждение в сто тысяч долларов только прибавило работы полиции.
— Как насчет того, чтобы поспать, Зэк? — предложил доктор Казалис.
— У нее не было ни единого врага во всем мире. Ты же знаешь, Эд! Все ее любили. Почему этот… почему он выбрал Ленор? Она — единственное, что у меня было. Почему именно моя дочь?
— А почему вообще чья-то дочь, мистер Ричардсон?
— Меня не интересуют другие! За что мы платим полиции? — Ричардсон вскочил на ноги; его щеки стали пунцовыми.
— Зэк!
Он обмяк, что-то пробормотал и потихоньку вышел.
— Нет, дорогая, пусть идет, — быстро сказал психиатр жене. — Зэк обладает чисто шотландским чувством пропорций, и жизнь для него в высшей степени драгоценна. Но я беспокоюсь о тебе. У тебя глаза лезут на лоб. Пойдем, дорогая. Я отвезу тебя.