Туман пронзили лучи фар патрульной машины. Инспектор Квин что-то крикнул, автомобиль дал задний ход и осветил фарами начало прохода.
Когда они бросились туда, из-за угла выскочили Джонсон и Пигготт с револьверами в руках.
На Двадцать девятой и Тридцатой улицах и на Второй авеню завыли сирены.
Машина «Скорой помощи» вылетела из больницы «Бельвю», пересекая Первую авеню по диагонали.
В тумане фары осветили борющихся Селесту, Казалиса и Джимми. Руки девушки были прижаты к горлу, которое она пыталась защитить, оранжево-розовый шнур врезался в них с такой силой, что на пальцах проступила кровь. Позади раскачивался Казалис, вцепившись в концы шнура; его шею стиснула рука Джимми Маккелла, язык торчал между зубами, глаза бессмысленно уставились в небо. Свободной рукой Джимми пытался вырвать у Казалиса шнур. Губы Джимми были втянуты — казалось, он смеется.
Эллери подбежал к ним на несколько секунд раньше остальных.
Ударив Казалиса в левое ухо, он просунул руку между ним и Джимми и слегка ткнул последнего в подбородок.
— Отпустите его, Джимми.
Казалис обрушился на мокрый асфальт, все еще бессмысленно глядя перед собой. Голдберг, Янг, Джонсон, Пигготт и один из патрульных навалились на него. Янг изо всех сил пнул Казалиса коленом, и тот скорчился от боли, вскрикнув, как женщина.
— Это уже слишком, — заметил Эллери, массируя правую руку.
— В таких случаях мое колено действует рефлекторно, — виновато откликнулся Янг.
— Разожмите ему кулак, — велел инспектор Квин. — действуйте осторожно — как будто это ваша мать. Шнур мне нужен в целости и сохранности.
Молодой врач в пальто поверх халата склонился над Селестой. Волосы девушки были растрепаны и покрыты грязью. Джимми с криком рванулся к ней. Эллери поймал его за воротник левой рукой.
— Но она мертва!
— Просто в обмороке, Джимми.
Инспектор внимательно изучал оранжево-розовый шнур, изготовленный из крепкого индийского шелка.
— Как девушка, доктор?— осведомился он, не сводя глаз с петли, болтающейся в его поднятой руке.
— Несколько царапин на шее, особенно сбоку и на затылке, — ответил врач скорой помощи. — Больше всего досталось рукам. Хорошенькая малышка.
— Но она выглядит мертвой! — не унимался Джимми.
— Это шок. Пульс и дыхание в норме. Она еще сможет рассказывать об этом внукам, пока им не надоест слушать.
Селеста застонала.
— Ну вот, она приходит в себя.
Джимми сел на мокрый асфальт.
Инспектор осторожно опустил шнур в конверт. Эллери слышал, как он мурлычет «Мою дикую ирландскую розу»[113].
Запястья Казалиса сковали за спиной наручниками. Он лежал на правом боку, поджав колени, тупо глядя сквозь большие ноги Янга на опрокинутую мусорную урну в нескольких футах от него. Белки глаз поблескивали на грязном сером лице.
Кот лежал в клетке, где решетками служили окружающие его люди.
Все пришли в хорошее настроение, шутили и смеялись, наблюдая, как врач возится с Селестой. Джонсон, хотя и не любил Голдберга, предложил ему сигарету — тот где-то потерял пачку. Голдберг дружелюбно принял ее и чиркнул спичкой, давая прикурить Джонсону, который сказал: «Спасибо, Голди». Пигготт возбужденно рассказывав о том, как он во время железнодорожной катастрофы был целых четырнадцать часов скован наручниками с маньяком-убийцей.
— Я так нервничал, что каждые десять минут бил его в челюсть.
Все захохотали.
— Я шесть лет прослужил в Гарлеме, — жаловался патрульному Янг. — Там сначала работаешь коленом, а потом уже задаешь вопросы. С этими ублюдками иначе нельзя.
— Как сказать, — с сомнением произнес патрульный. — Я знаю негров, которые ничуть не хуже белых. Взять, к примеру, Зилгитта.
— Ты прав, — согласился Янг и посмотрел на их пленника. — Взять хоть этого — белый, а что толку? Ни разума, ни чувств.
Рот лежащего у их ног человека задвигался, как будто он что-то жевал.
— Эй! — воскликнул Голдберг. — Что это он делает?
Встревоженный инспектор Квин опустился на асфальт и сжал челюсти Казалиса.
— Осторожно, инспектор, — засмеялся кто-то. — Укусит!
Рот послушно открылся. Янг посветил в него фонарем поверх плеча инспектора.
— Ничего, — сказал старик. — Он жевал собственный язык.
— Может, у Кота такая привычка, — заметил Янг, и все снова засмеялись.
— Скорее, доктор, — поторопил инспектор.
— Сию минуту. — Врач укутывал Селесту в одеяло — ее голова все еще клонилась набок.
Джимми пытался отогнать от себя другого врача:
— Пошли все вон! Разве вы не видите, что Маккелл занят?
— Я вижу, что у Маккелла кровь на губах и подбородке.
— Неужели? — Джимми провел рукой по подбородку и удивленно посмотрел на свои пальцы.
— Мистер, вы почти насквозь прокусили нижнюю губу.
— На помощь, Селеста! — позвал Джимми и внезапно завопил, когда врач прикоснулся к его рту.
Резко похолодало, но никто не обратил на это внимания. Туман быстро рассеивался. На небе появилась пара звезд.
Эллери сидел на опрокинутой мусорной урне. Мелодия «Моей дикой ирландской розы» гудела у него в голове, как шарманка. Несколько раз он пытался отделаться от нее, но безуспешно.
Появилась еще одна звезда.
Окна окружающих домов были открыты, в них горел свет, и высовывались люди. Прямо как на спортивной арене! Зрители старались разглядеть происходящее. Что там случилось? Дорожное происшествие? Есть жертвы? Может, это гангстеры? Но что им здесь могло понадобиться?
Но все это не имело значения. Самое главное, что Кот в клетке и с миром все в порядке. О чем не замедлят сообщить газеты Нью-Йорка.
— Джимми, подойдите сюда.
— Потом.
— Разве вы не хотите получить премию в вашей «Экстра»?
Джимми рассмеялся:
— Неужели я вам не говорил? Меня уволили на прошлой неделе.
— Бегите к телефону. Они сделают вас редактором.
— Да ну их к черту!
— Ваши материалы стоят миллионы.
— Они и так у меня есть.
Эллери усмехнулся, покачиваясь на мусорной урне. Все-таки этот сумасброд славный парень. Но почему у него так болит рука?
В окнах третьего этажа дома 486 на Восточной Двадцать девятой также торчали любопытные.
Они ничего не знают. Имя Сомсов входит в историю, а они сидят и гадают, о ком завтра прочитают в газетах.
— Она пришла в себя, — объявил врач. — Разрешите мне первому, мисс, поздравить вас.
Перевязанные руки девушки скользнули к горлу.
— Отстаньте наконец от моей губы! — буркнул Джимми другому врачу. — Она моя — и точка. Малышка, ты меня помнишь?
— Джимми...
— Она меня узнала! Все кончено, детка.
— Этот ужасный...
— Теперь все в порядке.
«Моя ди-и-икая ирландская ро-о-оза...»
— Я шла по Первой авеню...
— Ты уже практически бабушка — так сказал этот коновал.
— Он схватил меня. Я увидела его лицо, а потом все потемнело... Моя шея...
— Поберегите силы, мисс Филлипс, — добродушно посоветовал инспектор.
— Кот! Джимми, где он?
— Перестань дрожать. Лежит вон там, как обычный бездомный котяра. Видишь? Так что не бойся.
Селеста начала всхлипывать.
— Все кончено, детка. — Джимми обнял ее.
«Интересно, где, по мнению Сомсов, находится Селеста? Возможно, они думают, что она примчалась сюда на помощь — в духе Клары Бартон?[114] Впрочем, разве это не поле битвы? Битва на Первой авеню. Отправив в разведку боем кавалеристов Маккелла, генерал Квин использовал корпус Филлипса для отвлекающего маневра, и враг оказался в ловушке...»
Эллери показалось, что он различает в окне голову Мэрилин Сомс, но ему пришлось повернуться и потереть затылок. Что было в этом пиве?..
— О'кей, док, — сказал инспектор. — Теперь подойдите сюда.
Врач подошел и склонился над Казалисом.
— Кто, говорите, это такой? — резко осведомился он.
— Я не хотел его трогать, пока вы не убедитесь, что все в порядке. Он получил удар коленом в пах.
— Это же доктор Эдуард Казалис — известный психиатр!