Отлетела душа Орфея к берегам Стикса. Теперь без возражений переправил Харон ее на другую сторону, и здесь нашла тень Орфея тень Эвридики. Теперь они неразлучны – вместе блуждают по сумрачным полям, заросшим асфоделами.
***
П: Господи, папа, ну и вкус у тебя! Да от такой любви плакать хочется!
К-С: А от любви, сынок, вообще часто плакать хочется – то от радости, то от горя.
П: Тогда не надо мне такого!
К-С: Тебя и не спросят. Божественный Эрос вездесущ: рано или поздно достанет. А если ухитришься избежать с ним встречи – тоже не обрадуешься. Боги этого не любят. Могут покарать, как Нарцисса.
П: Но-но, не запугивай! А как же свобода воли? Не захочу – и не полюблю. К-С: О свободе воли потом поговорим (тема замечательная!) а сейчас давай по мифу. Что чувствуешь? Какой контр-перенос, сын?
П: А Хаос его знает! Вот странно… злюсь на Орфея, будто он не герой, а предатель. Чушь какая-то!
К-С: Не чушь. Кого он предал?
П: Ну, Эвридику. Сказано же было: не оглядывайся! А он не выдержал, оглянулся. Фактически, второй раз убил.
К-С: Да, и это тоже. Но – на поверхности. Пойдем глубже?
П: Ох, па, неохота что-то. Орфей, вот, тоже глубоко ходил…
К-С: Сопротивление, дружок. Будем работать. Как ты полагаешь, зачем вторая часть мифа, там, где Орфей четыре года мается, и в результате его убивают вакханки?
П: В мифах ведь ничего не бывает «просто так»?
К-С: Ничего, сынок. Что чувствуешь?
П: Печаль и злость – но не на вакханок, а опять на Орфея! Папа, может у меня с мозгами что-то не так!?
К-С: Все у тебя так. Возмущено твое чувство жизни. А предает Орфей именно жизнь – и вместе с ней и себя, и Эвридику. Скорбь по умершему – нормально. Но не 4 года! Орфей не живет. Пренебрегает даром Богов. А вакханки – символ жизни: смеющейся, жестокой, радостной. Они ведь не убивают – они карают святотатца.
П: Ага! Значит, так: погоревал, сколько доктор прописал, а потом – хвать бубен, и за вакханками.
К-С: Давай без цинизма, сынок. Ты пока еще не вакханка. Сроков никто устанавливать не будет: у всех по-разному. Но обычно не больше года-двух. Традиционное время официального траура. Потом предписано жить, а не можешь – к психотерапевту.
П: [под нос] …или к вакханкам. [громко] Кем предписано?
К-С: Обществом – и самими умершими.
П: Пап, ты чего? Какими умершими?!
К-С: Читал, наверное, душещипающие истории, как умирающая жена (или муж) просит остающегося супруга не горевать сверх положенного, а найти себе новую подругу (или друга) и жить долго и счастливо. Так вот. Это и на самом деле бывает – и довольно часто. Не поднимай глазки к небу, Пушок! Не ангелы, а обычные Люди. И цель у них при этом самая эгоистическая.
П: Это кто же из нас циник?
К-С: Ты, конечно. Мне уже поздновато. Суть в том, что душа человека живет и после смерти – в любящих его живых людях. И чем крепче, живее этот носитель памяти/любви, тем сильнее укреплена душа ушедшего в мире живых. Уходящий это чувствует, и потому просит: помни меня, но иди вперед, будь счастлив! И – самое замечательное! – носитель памяти о любимых, следуя завету, сам черпает в этом жизненные силы. Такое вот взаимодействие между миром мертвых и миром живых. Послушай-ка:
«Наблюдая за расстановками, мы видим, что умершие не исчезают, они определенным образом влияют на нашу жизнь, мы тесно связаны с ними, у них существуют свои потребности, претензии к нам, ожидания. И наоборот – порой мы сами обращаем к ним свои ожидания и требования. Царство живых и царство мертвых пронизано друг другом, мы в состоянии и должны научиться участвовать в этой игре жизни и смерти, сменяющих друг друга. Это иная внутренняя собранность, чем если мы смотрим только на видимое, непосредственное, имеющее смысл и живое. Тогда наши корни намного глубже в земле, мы прочнее связаны с ней».