– Ну ты не кошка, а конфетка! – воскликнул восторженно директор. – Так бы и съел! Красотка из тебя вырастет невероятная! И, по глазам вижу, умная! Звезда!
Захар Антонович ласково прижал Нору к груди, почесал за ухом, после чего аккуратно вернул в клетку и пошёл дальше. Нора так и сидела, не зная, как себя вести, ведь все звери сразу же посмотрели на неё другими глазами. Если Захар Антонович сказал, что малыш непременно станет звездой, значит, так тому и быть. Ещё ни разу не ошибся. У директора нюх был на таланты. Он колесил по городкам и сёлам в поисках зверей. Как правило, забирал их у плохих хозяев, которые не заботились о питомцах, подбирал на улице.
Захар Антонович не просто знал каждого зверя в своём театре по имени. Он понимал и чувствовал животных, будто сам был котом или даже слоном. Директор был в курсе всего – что любит на завтрак бегемот, какое настроение последние три дня у попугая, болит ли зуб у пуделя, как себя чувствует питон. Ему до всех было дело. Любой артист театра мог запросто войти, вползти или влететь в кабинет Захара Антоновича и, хлопая крыльями, щёлкая клювом или стуча копытом, рассказать о своих проблемах. Захар Антонович понимал все языки – от птичьего до лошадиного – и всегда помогал.
Этот театр создал отец Захара Антоновича – Антон Захарович (такая уж была в их семье традиция – называть сыновей в честь дедов). Именно ему пришла в голову идея собрать в одном месте талантливых животных. Но своего расцвета театр достиг именно при Захаре Антоновиче, который не только принял дело отца, но и полюбил его всем сердцем. Он ведь вырос в этом театре и знал всех зверей с детства. Они росли вместе. Дружили, делились яблоком или печеньем, выслушивали друг друга, поддерживали.
По семейной традиции дело должен был продолжить единственный сын директора – Антон. Захар Антонович с малых лет приучал его заботиться, понимать и любить животных, как когда-то делал его отец. Но маленький Антон зверей не просто не любил, он не мог с ними находиться в одном помещении. На кошек у Антоши оказалась аллергия – он начинал чихать и чесаться. Собак он панически боялся, даже безобидных кудрявых пуделей, хотя его ни одна собака в жизни не укусила. Морские свинки и крысы вызывали у него брезгливость – грызунов Антон не любил особенно. Даже если и брал в руки, как требовал отец, потом надолго запирался в ванной и отмывался с мылом. А от больших животных – тех, кто больше собаки, – и вовсе старался держаться в стороне, считая, что им место в клетке с толстыми прутьями. Птиц Антон вообще терпеть не мог, даже сильнее, чем грызунов. Когда не видел отец, выпускал из клетки попугайчиков или канареек и стрелял по ним из рогатки. Птицы метались, а Антоша, который рос жестоким мальчиком, радовался.
Все звери на всех языках жаловались Захару Антоновичу на Антона. Но тот ничего не желал слышать. Он думал, что такого просто не может быть. Что его сын, названный в честь великого деда, основателя театра, просто обязан любить зверей и продолжить дело – стать директором. Антон, кстати, был не против занять отцовское кресло.
– Вот, подождите, бездельники, – грозился он, проходя мимо клеток для зверей, – займу отцовское кресло, быстро у меня работать начнёте. А то не театр, а курорт. Будете пахать до седьмого пота, а кто не выдержит – отправится на все четыре стороны: отец вас совсем распустил! Ничего, я наведу тут порядок.
– Сынок, звери должны отдыхать так же, как и люди. Они тоже чувствуют усталость, – учил сына Захар Антонович, – им может быть и грустно, и весело. Они болеют. Они умеют любить и страдать. Они верные, преданные, честные, добрые и ответственные, какими люди не всегда бывают.
Антоша только ухмылялся. Усевшись в директорское кресло отца и вооружившись рогаткой, он говорил:
– Вот стану директором, буду устраивать по десять представлений в день, заработаю кучу денег и продам весь театр вместе со зверями. А если никто не купит, то возьму деньги и уеду подальше отсюда. Вот ещё надо – с животными сюсюкаться. Нашли дурака!
Не только звери, но и люди, работавшие в театре, – уборщики, дрессировщики, повара, костюмеры, – видели, что Антоша растёт злобным и, что куда хуже, жестоким мальчиком, юношей. Но все так любили Захара Антоновича, что боялись ему об этом сказать. Никто не хотел расстраивать доброго директора, ведь он так верил в сына. А какой родитель не верит? Все понимали, что Захар Антонович больше всех зверей на свете любил единственного сына, в котором видел своё продолжение. Даже зайчихи это понимали. Ведь зайчиха, если к ней в нору забегали другие зайчата, кормила всех – и своих, и чужих. А если ребенок единственный в помете, то на кого же обратить свою любовь, если не на него?