Теперь Элли должна была сыграть Маму-кошку, которая нас отчитывает:
И вот пора возвращать рукавички на сцену. Я нырнул за диван. И скреб пол, и тянулся — все тщетно. Не достать, ни в какую.
Ну давайте, скажите. Вы вот все такие умные — да, вы, читатели. Как бы вы поступили на моем месте? Повесили нос и сдались?
Не мой вариант! Я не испорчу спектакль! Мне нужны четыре белые варежки, верно? А рядом на полу стоит миска с белым кремом для торта.
Белым, как снег. Не слишком мелкая мисочка. И не слишком глубокая.
А я — звезда.
13. (невезучая) Фея рождественской елки
Ой, ладно, ладно. Я наступил в крем. Идея-то сама по себе блестящая, согласитесь. Когда я вышел на сцену, было полное ощущение, что я надел белые вязаные рукавицы совершенно самостоятельно.
Сначала никто ничего не понял. Элли, Люсиль и Ланцелот были заняты пением.
Я побегал по сцене. А вот этого ни в коем случае не надо было делать. Ибо мама Элли заметила, что за мной остаются следы — белоснежные кремовые следы — по всему ковру.
— Смотрите!
Петь перестали.
— Смотрите, что Таффи удумал! — воскликнула она. — Что это у него на ногах?
— Похоже на… — тетя Энн вскочила и торопливо заглянула за диван… Раздался визг. Так скрежещут тормоза у поезда, перед которым внезапно зажегся красный свет.
Она схватила миску и протянула зрителям.
— Глядите! Мой крем! Он потоптался там своими лапами!
Отец Элли взорвался:
— Да это не кот, а какая-то моровая язва! На этот раз он слишком далеко зашел! Элли, предупреждаю, как только ветеринарный приют откроется после праздников, я Таффи увожу…
— Нет! — Элли бросилась на папу, но, ослепленная слезами, наткнулась на Ланцелота. Парень не устоял и толкнул сестру, а та свалилась прямо в колодец. Я знал, что, если попадусь в лапы отцу Элли, он пустит мои кишки ка подтяжки. Пока рухнувшие на пол Элли и Ланцелот выпутывались друг из друга, я ринулся к двери.
Но мистер С-Меня-Довольно перекрыл путь к отступлению. Поэтому я скользнул за диван. Элли наконец освободилась и закричала на отца:
— Оставь бедного Таффи в покое! Ты всегда к нему цепляешься!
Тем временем я под шумок переменил дислокацию и спрятался за елку. В нижней ее части не было сверкающих шаров, которые могли бы меня замаскировать хоть немного, поэтому я полез вверх. С ветки на ветку, выше и выше.
Пока домочадцы ругались, утешали тетю Энн и бегали за мокрой тряпкой, я оказался почти на самой верхушке. Выше была только картонная фея.
И тут меня посетила блестящая мысль — я понял, как спрячусь. Я посмотрел в помидороподобное лицо куклы.
— Побыла на вершине мира, и хватит, — прошипел я ей. — Кончилась твоя слава, слазь. Теперь я — новая фея Рождества.
Я ударил лапой по глупой красной физиономии, и картонная голова покатилась и застряла в нижних ветках.
Брр, жуть!
Но мне было некогда даже вздрогнуть от отвращения. Я торопливо сунул голову в картонное кольцо, заменяющее воротник, и постарался принять высокомерно-жеманный вид — такой же, как у моей предшественницы, Вообще-то белые оборки мне очень даже шли. Жаль, они не успели заснять своего дорогого Таффи в роли феи на верхушке елки. Я бы показывал фотографию друзьям…
Но отец Элли был прав. Ель была не только голая снизу, но и перегружена вверху.
Чрезмерно.
Верхняя часть перевесила.
Елка начала наклоняться. Что гораздо хуже: ель-то повыше сапога; и теперь падать было намного дальше. Это все равно что в шторм сидеть в вороньем гнезде на высокой мачте.
Кренилась она очень долго, как в замедленной съемке. Все суетились и кричали:
— Разойдись!
— Падает!
— Берегись!
— Какой кошмар!
— Наш колодец раздавили!
— Ни одной елочной игрушки не осталось! Все перебито!
— Я вся в синяках!
— Где этот чертов кот?
Где-где. На полу, разумеется. Расплющенный и помятый, но все еще в роли феи. А выдали меня уши. У рождественских фей не бывает таких треугольных, острых, мохнатых ушей.
Вот вам и объяснение, почему я провел остаток этого дня и весь следующий в гараже. Только на ночь разрешили мне вернуться в комнату Элли, а потом опять заключили в тюрьму до тех пор, пока все гости не разъедутся и праздник не закончится.