— Может быть, это потому, что женщины слабы, а аура церкви, принадлежность к ней наделяет их неким превосходством над окружающими.
— Аура — это, типа, то же самое, что нимб? Благословенная Дева Мария в белых одеждах со своими опущенными глазами так же слепа, как наша дорогая юстиция. Закон — такое же барахло. Ты что, не знаешь, что все они прячутся за бабскую юбку, потому что это типа символ целостности?.. Ага. Церковь — мужская игра, у церкви есть власть, но теперь церковь висит на волоске, и ты вместе с ней, не зная, какой следующий грязный скандал вылезет на свет. Ну, так просите — и допроситесь, стучите — и достукаетесь, понял, Девайн?
Его издевательский парафраз Нагорной проповеди заставил Мэтта вздрогнуть.[10]
Бернс расплылся в улыбке и добил его мастерским выпадом в духе продвинутого адвоката:
— Что касается нашего дорогого отца Рафа-аэля Фернандеса… имеют ли мои обвинения почву под собой? Есть ли у меня доказательства?.. Хм-м-м… — И он триумфально закончил: — Угадай!
— Что ж, я понимаю, у вас есть основания никому не доверять.
— Не подставляй другую щеку, чувак. Когда я попробовал, мне надавали по обеим. Они все так делают. Используют религию, как дубинку. Или клюку. Младенец Иисус грядет, и по одному окошечку в календаре открывается каждый день в Адвент до самого Рождества,[11] и бесконечные истории про непорочное зачатие и святое рождение, и все эти волхвы, и пастухи, и волы их, и даже долбаные ослы их… Кто был младенец, рожденный на глухой окраине, в загоне для скотины?! Я сам — младенец Иисус, и мне не нашлось места ни на одном постоялом дворе.
В прежние времена Мэтт бы остолбенел от этого богохульства. Но сейчас он вынужден был признать, что в словах Бернса есть своя правда.
— Эх, вы, лоялисты, с вашим резиновым святым терпением, — пробормотал тот, как будто внезапно успокоившись.
— Не надо меня недооценивать, — сказал Мэтт. — Я продукт католической школы. Я был… связан с церковью всю мою жизнь.
— Вот то-то же. Только я никогда им не подходил: я был ходячий символ греха, незаконнорожденный ублюдок. Лицемерие — вот что такое эта ваша церковь. Глянь на всех этих извращенцев-падре, которые проводят мессу и трахают алтарных служек в одно и то же воскресное утро!
— Это и есть отдельные извращенцы. Не все такие. Вы, я думаю, можете вспомнить множество хороших священников и достойных монахинь из ваших школьных времен.
Бернс фыркнул:
— Можно, я сблюю? Школьные времена!.. Слушай, мальчик-колокольчик, тебя вообще что-нибудь способно разозлить?
Мэтт ответил без промедления:
— Я вам не советую это проверять.
Бернс глянул ему в глаза и, наконец, заткнулся.
Но Питер Бернс таки достал Мэтта. Этот разговор был похож на долгую, тягучую ночь души, беседующей со своей собственной темной стороной.
Когда-то, будучи юным и неиспорченным, Мэтт до одури боялся церковной страшилки: постоянного присутствия дьявола, подбивающего людей на дурные поступки. Питер Бернс воскресил эти детские страхи, он был именно таким, каким Мэтт старался не быть: злобным, мстительным, ничего не прощающим, источающим гной убийственной ненависти, грозя заразить им каждого, кто попадется ему на пути.
Через полчаса после отбытия этой тюремной повинности Мэтт уже был в своем любимом месте отдыха и восстановления — хотя бы для медитации, если уж не для молитвы. Молиться он давно, похоже, разучился, но это место, по крайней мере, приводило мысли в порядок.
Вокруг него сквозь заросли кактусов вились дорожки, засыпанные песком пустыни. Песок был слегка волнистым, создавая иллюзию крохотных холмов и долин. Несмотря на то, что группы туристов зачастую исследовали здешний ландшафт одновременно с Мэттом, иногда ему удавалось побыть тут одному. А иногда их присутствие и болтовня, назойливые, как беличье мельтешение, мешали ему сосредоточиться, привнося в его уединение напоминание о существовании всего остального мира.
Мэтт, конечно, не собирался есть кузнечиков[12], но все же чувствовал себя здесь вдали от мирской суеты больше, чем где-либо еще в Лас-Вегасе. Вдобавок, как и все, кто приходил в этот уединенный сад терний, он получал допуск в него бесплатно.
«Шоколадная фабрика Этель М» была расположена по адресу: Кактус Гарден-драйв, № 2, к югу от гостиницы «Тропикана». Ее двери были открыты для туристов, позволяя им осмотреть свои чистенькие угодья и расслабиться после дорогостоящих развлечений на Стрипе[13]. Хозяева фабрики знали толк в бизнесе, делающем жизнь сладкой: если вы хотели купить кусочек сладкой жизни, завернутый в подарочную бумагу и перевязанный ленточкой, они всегда рады были угодить, и даже предлагали задарма попробовать. Ботанический сад позади здания служил дополнительной приманкой для покупателей: нетронутый кусок дикой природы, приглашающий поглазеть и слиться с нею, так сказать, в экстазе.
10
«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам…»(Евангелие от Матфея,7:7)
11
В западной христианской церкви Адвент (Рождественский пост) сопровождается ежедневным открытием одного окошечка в специальном календаре.