— В общем, — сказал он, — священнослужение спасло меня от семейных демонов. Я мог спрятаться в нем от женщин и детей, при этом занимаясь ими и заботясь о них — на расстоянии. Мой родной отец исчез, мой отчим оказался чудовищем, но приходские священники были моими эрзац-отцами, и это подвигло меня на путь служения. Став одним из них, я мог сделаться идеальным, как Отец наш Небесный, перефразируя Евангелие. Никому бы не показалось странным, что я избегаю секса, потому что целибат входит в правила священства. Священство было великолепной возможностью спрятаться, и все вокруг страшно хвалили меня за мой выбор, особенно, как они говорили, потому что я такой красивый. Даже ненавистная красота становилась терпимой, раз я не должен был ее использовать.
— И когда все это развалилось?
— Я повзрослел и стал задумываться о моей способности жить в мире без насилия. Я начал анализировать не только свое духовное состояние вечной благодати и соответственные внешние проявления. И обнаружил весьма разрушительные, совсем не христианские эмоции, запрятанные очень глубоко. К тому времени, как я написал прошение об отставке, я уже выстроил собственное обвинительное заключение, найдя очевидные низменные мотивы и побуждения. Я понял, почему целибат для меня был не испытанием, а благом. Я научился избегать малейшего намека на сексуальный интерес. Многие священники в наши дни пренебрегают облачением, не носят воротнички, но я носил его всегда — это было мое обручальное кольцо, связывающее меня с Церковью, оно отпугивало женщин.
— Некоторых, наоборот, привлекало, могу поспорить. Особенно католичек.
— Только девочек-подростков и старух. Я был любимчиком у приходских дам за шестьдесят. И старался держать их на безобидном расстоянии. Последняя вещь, которую я мог сделать — это пользоваться их отношением ко мне.
— Бедняжки, — сказала Темпл, представив себе всех этих женщин с сияющими глазами, с обожанием глядящих на отца Девайна, такого хорошего, такого красивого и такого невероятно недосягаемого, благодаря своему служению и характеру… Нет, не характеру. Воспитанию.
— Это уж точно. Какое разбазаривание энергии — как их, так и моей.
— Ну, и что ты будешь теперь делать?
— Ты уже спрашивала меня об этом в такерии[114], после того, как я соборовал мисс Тайлер, и мой ответ тогда был таким же расплывчатым, как сейчас. Я пытаюсь победить мою злость на прошлое. Ты права, из-за преследовавшего меня всю жизнь страха отношений, я считаю целибат привычкой, с которой трудно расстаться. Это же дает такое ощущение безопасности, правда? Я даже чувствую некоторое превосходство над миром, особенно с появлением СПИДа.
— Но, — добавила Темпл, — мне кажется, что твои религиозные взгляды на все, что касается секса, в каком-то смысле греховны.
— Это еще одна причина, по которой я ушел из церкви. Мне было очень трудно примирить то, что делали мои прихожане — прекрасные люди, старающиеся вести достойную жизнь, — с буквой закона. Церковного закона. У американских священников с этим особенно много проблем, вот почему нас называют либералами.
— В общем, ты так и не знаешь, что будешь делать.
— Не знаю.
Он все еще держал ее за руку, и она боялась пошевелить даже пальцем. Собственно, все ее тело словно застыло, окаменев.
— Не знаю, — повторил Мэтт, пристально глядя ей в глаза. — Но теперь я, по крайней мере, знаю, что я хотел бы сделать.
Темпл с трудом проглотила комок в горле.
— Что? — спросила она тихо и так хрипло, как будто внезапно подцепила ларингит.
Он ответил ей вопросом на вопрос:
— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы… я не знаю, как это сказать, не привык пользоваться всеми этими эвфемизмами… чтобы спать со мной? Заниматься любовью?
— Это очень легкий вопрос. Думала. Часто, — в его глазах Темпл видела больше, чем вопрос, который он задал. — Но буду ли я это делать, зависит от многого.
— От чего?
— От того, что будет дальше с тобой, со мной, с нами.
— Тебе нельзя выходить замуж?..
Она покачала головой:
— При чем тут… Я никогда не была замужем. Были какие-то надежды… Особенно с Максом. Я окончила школу девственницей, и была этим сильно разочарована. В смысле, это выглядело отсталостью, даже для девочек со среднего запада, которые не так продвинуты, как в столицах. В мой первый год в колледже нашелся парень… мы оба жаждали познать все аспекты взрослой жизни, но с нашей неискушенностью вряд ли могли помочь друг другу в таком важном деле. Но мы друг другу нравились, и все произошло, и обошлось без травм. Потом у меня были крепкие, но скучные отношения с одним мужчиной в Миннеаполисе, с которым мы, в конце концов, расстались по обоюдному согласию. А потом появился Макс.