— Как я рада вас видеть, дорогая! — проворковала та, когда они с Темпл поднялись по ступеням к дверям.
Воркующая сестра Стефания?.. Нонсенс!
Темпл, похоже, нисколько не смущалась. Она лишь бросила быстрый и незаметный, как ей самой казалось, взгляд на непокрытые седые головы монахинь. Ни одной мантильи.
— Здравствуй, Мэтт, — сестра Стефания крепко сжала его руку своими сухими старческими пальцами. — Хорошо, что ты пришел.
Он вздохнул с облегчением, когда они миновали шеренгу монахинь у входа, но тут Темпл неожиданно сжала его локоть так, что ногти впились в кожу.
— О, Боже! В смысле… ну, ты понял. Молина! — прошептала она, мгновенно охрипнув. — Она что, посещает эту же церковь?
— Не знаю.
Лейтенант отдела убийств вошла через боковую дверь в сопровождении дочери, одетой в джинсы и футболку и шагающей рядом с матерью с независимым и дерзким видом.
Мэтт остановился у чаши со святой водой, чтобы смочить пальцы, прикоснувшись к губке, и приложиться к распятию.
Темпл покорно ждала, разглядывая желтую губку, лежащую в огромной белой мраморной чаше со стальными краями, так, точно она была чем-то дохлым, выброшенным на берег океанской волной.
Мэтт наклонился к ней, привычно понизив голос, как следует в церкви:
— Раньше эта старая мраморная чаша постоянно была наполнена до краев святой водой. Но после жестокой шутки с окрашиванием воды в кровавый цвет отец Фернандес, похоже, капитулировал и уступил современным веяниям, заменив полную чашу губкой, смоченной в освященной воде. Менее хлопотно и более экономно.
— И шутники остаются с носом, — согласилась Темпл, нервно озирая темные лакированные скамьи, выстроившиеся ряд за рядом в огромном зале.
На какую-то долю секунды он увидел знакомый до мельчайших подробностей церковный интерьер ее глазами. Ряды дубовых скамей, поблескивающие золотистым лаком, резные алтарные врата и сам алтарь, свисающее с потолка паникадило, мерцающие красными огоньками лампадки. Он всегда считал все это великолепие изумительно вдохновляющим и умиротворяющим, особенно, когда глубокие аккорды органной музыки начинали звучать, наполняя каждую пядь пространства и резонируя с каждый завитком храмовой резьбы.
Темпл переминалась с ноги на ногу на своих скромных каблучках и кусала губы. Мэтт взял ее под локоть и провел позади центральных скамей к боковому ряду. Где-то на середине этого ряда он и предложил ей сесть. Она скользнула вдоль скамьи и быстро уселась, оглядываясь вокруг.
— Я чувствовала себя, как кандидатка на звание мисс Америки, или даже хуже — как невеста, когда шла по этому большому проходу, — поделилась она шепотом.
— Да тут никто ни на кого не смотрит, — прошептал он в ответ.
— Да что ты говоришь? Молина, например, таращилась на нас, ты не заметил?
Мэтт поискал глазами лейтенанта с дочерью и нашел их в противоположном конце зала. Если она раньше и смотрела в их сторону, то теперь отвернулась.
Мэтт достал из кармашка на спинке впереди стоящей скамьи два литургических молитвенника в бумажной обложке и подал один из них Темпл. Уголки молитвенников слегка истрепались от частого использования. Эти книжечки выглядели такими недолговечными по сравнению с большими книгами в кожаном переплете, которые были в храмах раньше, во времена юности его матери.
— Придется часто преклонять колени? — с тревогой спросила Темпл. — Я это не очень люблю — коленки слишком костлявые.
— Ты прекрасно можешь сидеть на месте, не преклоняя колен. Теперь это не возбраняется. Вот видела бы ты, как было раньше… Латинская месса в школе Св. Станислава!.. Впрочем, скамеечки для коленопреклонения мягкие, можешь посмотреть сама.
Она с сомнением оглядела складные скамеечки.
Со звоном маленького колокольчика в зал вошли мальчики-служки, и Мэтт невольно поежился, подумав о том, как много католиков сегодня сомневаются в их невинности, после всех этих публичных скандалов с растлением малолетних.
Все встали, когда вошел отец Фернандес. Почему он так скрупулезно соблюдает форму? — подумал Мэтт, поднимаясь. Темпл последовала его примеру, точно прилежная ученица, четко следующая правилам игры.
Мэтт неожиданно почувствовал себя почти счастливым: сегодня она была любопытным чужаком в его мире, как прошлой ночью он был — в ее. Теперь они равны. У каждого имеются свои сильные и слабые стороны.