— Не сомневаюсь. Но зачем спасать Бьюкенена? Разве он не твой bête noire[34]?
— «Черный зверь» — это слишком шикарно для этого подонка! Ублюдок из теплотрассы — так правильнее сказать. — Темпл постаралась успокоиться, чтобы не портить вечер. — Но зато у меня получился очень смешной номер. Может быть ты… э-э-э… захочешь пойти на «Гридирон»? Со мной. В смысле, посмотреть, как это будет выглядеть на сцене.
— Звучит многообещающе. Конечно, я пойду. Если моя… сыщицкая деятельность не потребует от меня присутствия где-то в другом месте.
Темпл кивнула с понимающим видом, а сама уже начала прикидывать, что бы такое надеть ради этого знаменательного события. У нее никогда еще не было свидания на шоу «Гридирона». У Макса в прошлом году как раз во время шоу шло свое выступление на другом конце Стрипа. Даже профессиональный фокусник не может присутствовать одновременно в двух местах. Сердце у Темпл сжалось при мысли о том, что меньше года назад они с Максом еще были вместе.
На заднем плане певица начала тихонько распеваться. Темпл позволила убаюкивающим волнам музыки окутать свои воспоминания, подобно сигаретному дыму, который, к счастью, в ресторане отсутствовал, и с удовольствием вернулась из прошлого к настоящему. Это было прекрасно. М-м-м, этот ресторан — настоящая находка. Такой романтичный. И Мэтт выглядел так душещипательно, снова благодаря ее за дружбу и понимание.
— Мне так повезло, что я поселился в «Серкл Ритц», — как раз говорил он. — Как будто меня туда что-то… привело. Миссис Ларк… Электра… оказала мне такую поддержку. И ты — ты мой Сезам…
Пальцы на ногах Темпл снова поджались, теперь уже от удовольствия, как будто на них надели бархатные башмачки с загнутыми носами из сказок Шахерезады.
— Это удивительно, — продолжал Мэтт, — сколько разных дверей ты открыла для меня. Дверей в прошлое и в будущее.
В музыке зазвучало что-то знакомое. Забудь, — сказала себе Темпл. — Лучше помни, что поцелуй — это только поцелуй. Жизнь продолжается. Завтра снова придет рассвет. Не упусти его. Не застревай в прошлом.
Женский голос, глубокий и чуть хрипловатый, присоединился к мелодии саксофона. Он был цвета старого вина, темный и низкий, он явился из времени, которое прошло, отпевая мужчину, ушедшего навсегда. Потом вступил ударник — бесконечный ритм, точно дождь, барабанящий по крыше, точно кресло-качалка, точно железное сердце поезда, покидающего город…
И после этого — тук-тук-тук, непрерывный ритм дня и ночи. И мужчина, ушедший навсегда. И хрупкий вальс у стен тюрьмы. У стен дома. Тюремный рок… Нет, неправильная песня. Неправильная эра. Неправильные времена. Поцелуй — это только поцелуй, и нужно придерживаться правил. Всегда придерживайся правил. Неважно, как много было этих поцелуев, как много расставаний… Как проходит время. «As time goes by»[35]. «As time goes…» Бай-бай!..
— Темпл, — Мэтт наклонился к ней. Он выглядел встревоженным.
Она видела его сквозь мираж, созданный мелодией песни, точно это было залитое дождем стекло уходящего поезда, и он покидал город, или она покидала город, и никто не мог догнать удаляющийся вагон, уловить ритм, поймать стук сердца, дослушать песню.
Двое в дожде, любимый и ты, поцелуи и разлука, и такая знакомая песня… такой знакомый голос…
Рука Мэтта легла на руку Темпл. Он все еще тревожно смотрел на нее. Участие, как мило, но…
Черт возьми! Голос!
Темпл развернулась на стуле, оставив свою руку в руке Мэтта, точно живое существо, свернувшееся в безопасном убежище его теплой ладони. Она смотрела на темную сцену, пронзенную иглами света, пронизанную мелодией, такой знакомой, которая звучала снова и снова.
Силуэт певицы выделялся в пятне света, точно черная бабочка, приколотая булавкой к белому шелку. Ее кожа была белоснежной, цветок в волосах казался сделанным из черного бархата. Ее фигура была темной, как на портретах Эль Греко. Она была окружена сиянием.
Она пела.
Старый, классический блюз в медленном ритме поезда.
Глубокий, подлинный альт, заставляющий каждую косточку в теле Темпл вибрировать, точно струны забытой гитары в пустом складском помещении.
Она все делала зыбким. Прошлое. Настоящее. Мужчину в черном. Мужчину в светлом. Она была такой… знакомой, как песня, и как боль.
— Мэтт!.. — выдохнула Темпл с последним вздохом, который в ней еще оставался.
Он, наконец, оторвал от нее взгляд и обернулся к темной крохотной сцене, которая притягивала Темпл, как сверкающая сеть в серебристом море.
Конферансье, или кто он там был, воспользовался моментом, чтобы добавить свой гладкий сытый баритон к первому номеру вечера: