Иоанна Хмелевская
Кот в мешке
***
– Послушай, ‑. раздраженно сказала мне Алиция, когда я уже уселась на террасе ее домика в Биркерёд. – Если я и страдала когда‑либо болезнью Альцгеймера, так теперь здорова. Похоже, она на тебя перекинулась. Может, соизволишь хоть немного навести порядок в той путанице, которую тебе удалось здесь устроить?
– Какую такую путаницу? – рассеянно поинтересовалась я.
В данный момент все мои умственные и физические усилия были направлены на то, чтобы поудобней устроиться на так называемом садовом кресле. Идиотская мебель, эти шезлонги, ни сидеть, ни лежать на них просто невозможно.
Согнувшись в три погибели, Алиция пыталась выпрямить фуксию, опрокинутую сильным вихрем месяца два назад. Теперь она росла как‑то странно, чуть ли не под прямым углом. Но цвела, что вызывало у меня понятную зависть. Выпрямившись (я говорю об Алиции, не о фуксии), она все так же раздраженно пояснила:
– Ту, что ты нагородила в своих романах, да еще усилила автобиографией. Теперь уже никто не в состоянии разобраться, что происходило на самом деле, а что ты напридумывала, но я, учти, все отлично помню, не надейся…
– Вот еще! – возмутилась я. – Если ты приписываешь мне брюки, которых домогалась Дагмар…
– В брюки внесены коррективы, – перебила меня подруга и сухо заметила: – И даже этот… как его… Па… Па…
– Ты о ком? – не могла догадаться я. – Или о чем?
– Да этот пан… редкая скотина… фамилия у него вроде от растения… папайя? Папоротник?
– Никаких Папоротников не знаю, не фигурировали они у меня. Ни в моих романах, ни в жизни.
Оставив фуксию в покое, Алиция принялась озабоченно ощупывать сухую ветку яблони, нависшую над нашими головами.
– Надо бы ее спилить, еще свалится кому на голову.
– Точно свалится, – не сомневалась я. – Так о ком ты хотела спросить?
– Забыла. Патиссон? Паслен?
– Да не знала я таких. А ты уверена, что его фамилия от растения? Ведь ты сейчас по уши занята растениями.
Алиция не была уверена.
– Кто его знает. Помню, фамилия этого паразита начиналась с Па… А кроме того, у меня никогда не водились ни крысы, ни прочие полевые мыши. Твои инсинуации тоже пришлось исправлять.
– Сочувствую…
– И с чего вдруг столько народу набросилось на твое «Все красное», будто другой литературы не существует? А, главное, все мучают глупыми вопросами, не бестактно ли со стороны Аниты по‑прежнему посещать меня? И как я не боюсь впускать в дом человека, ведь она столько народу прикончила. Тут уж не помогают никакие мои объяснения, боюсь, меня скоро кондрашка хватит.
– Почему тебя, а не ее? Пусть она объясняется. Почему не спрашивают ее?
– Спятила? Ее все боятся, ведь ты сделала из Аниты не просто убийцу, но и еще немного сумасшедшую. А психов все боятся. Впрочем, ты и меня изобразила в своем так называемом «творчестве» не совсем нормальной. С большим приветом я у тебя получилась.
– В таком случае ты и себя не должна пускать в свой дом.
Нам обеим как‑то не пришло в голову, что не но ведь впустила и даже обрадовалась моему приезду. Старая дружба не ржавеет.
Меж тем Алиция никак не могла отделаться от какого‑то типа, который начинался с «Па». Продолжая заниматься своими травами, она бормотала: «Паслен? Папуас? Нет, папуас не из той оперы».
Зная пристрастие Алиции к растениям, я не выдержала и посоветовала:
– Слушай, может, никакая у него не растительная фамилия? Попробуй в другой области.
– Пада… – упрямо твердила Алиция, – пада… Что‑то в этом роде.
– Вот ты о ком! – сразу догадалась я. – Пан Падальский, как же, помню подлеца. Он мне немало крови попортил. Несколько лет назад фигурировал в одном паскудном деле.
Алиция попыталась успокоить меня, видя, что и я вздрючилась:
– Не волнуйся, я его тоже скорректировала.
– Каким образом?
– Всем говорила, что он никогда не был не только твоим другом, но даже и хахалем. Это я хорошо помню, вот с чистой совестью и оправдывала тебя.
Я молчала, погрузившись в неприятные воспоминания.
– А что я говорю? – опять подала голос Алиция, хотя я ничего такого не говорила. – Паскуда он и есть. Но его я тоже откорректировала. Да, об этом я уже сказала.
– А сухую ветку непременно спили, – вернулась я к реалиям современности.
Алиция упорно муссировала прошлое. Видно, порядком я ей тогда досадила.
– И имя у него какое‑то противное. Иеремия? Барнаба?
– Его звали Эрнест Падальский, – сквозь зубы процедила я. Надо же, сколько лет прошло, а ненависть к подлецу осталась. Ладно, о нем немного позже.
***
На этот раз я приехала к подруге в самом начале лета за саженцами и семенами. Сад Алиции предстал передо мною во всей красе, он буйно цвел и постепенно превращался в джунгли, причем в нем водились такие виды растений, которых я больше нигде в Европе не могла раздобыть. На других континентах не искала, ибо к тому времени, когда у меня тоже завелся приличный сад, мне уже не хотелось летать самолетами, а плыть по океанам моя машина еще не научилась.
Проклятые саженцы и семена я брала у Алиции не раз, можно сказать – ежегодно, причем всегда осенью. Так получалось, да, впрочем, так и положено – высаживать новые растения по осени. Но почему‑то питомцы Алиции у меня никогда не приживались и погибали. Возможно, в Польше слишком рано, по их мнению, наступала зима. Вот я и надумала начать пересадку в июне, предоставив растеньицам больше времени на акклиматизацию.
Мой приезд возбудил в Алиции противоречивые чувства – и радость, и досаду. Досаду потому, что приехала я ненадолго, всего на неделю, а у нее как раз наметился перерыв между гостями, и она охотно оставила бы меня хоть на месяц.
– Уже несколько дней в моем доме царит тишина, – заявила она мне с самого начала. – И так будет аж до двадцать четвертого июля. Ты могла бы проторчать тут и больше месяца, я никого не приглашала, а непривычная пустота на меня нехорошо действует, в голову от безделья лезут нехорошие мысли. Поживи подольше, что тебе стоит?
– Но ведь я же тебя раздражаю.
– Ну и что? Я соскучилась по тебе. И на кой тебе возвращаться?
– Во‑первых, на сей раз я сама пригласила гостей. А во‑вторых, хочу еще в июне посадить твои лопухи, ну, те, которые украду у тебя.
– Зачем красть? Можешь взять открыто.
– Украденные лучше растут. Выкопаю, когда ты повернешься ко мне задом. В последний момент перед отъездом.
Пока же я ничего не выкапывала, просто сидела на террасе и наслаждалась атмосферой чудесного солнечного дня. Алиция ощупывала засохшие ветки яблони и продолжала развивать затронутую ранее тему. И внезапно ошарашила меня сообщением:
– Был тут у меня недавно этот твой падла Иереней.
Я так и подпрыгнула, хотя сделать это на садовом кресле очень непросто.
– Ты шутишь? Когда был?
– Точно не помню, но недавно. В календарике записано, потом погляжу. Где‑то в начале мая. Как раз цвели тюльпаны. Свалился как снег на голову, не предупредив. И сразу принялся расспрашивать о красной лампе. Ну, о той, которую ты выдумала в книге «Все красное». Как и название нашего городка, переделав его на свою потребу из Биркерёд в Аллерод. Так он пожелал взглянуть на знаменитый садовый светильник.
– Я же тебе говорила – он кретин.
– Говорила, да это я и без тебя еще тогда заметила. По правде говоря, я так и не поняла, что ему тут понадобилось в самом деле.
Ничего не попишешь, придется мне вплотную заняться Эрнстом Падальским, не удастся отодвинуть его на потом.
Столкнула меня судьба с этим человеком «на заре туманной юности», потом мы лет тридцать не виделись, но в памяти сохранилось нечто на редкость омерзительное. Не внешность, отнюдь. Внешне он выглядел вполне прилично – высокий, стройный, правильные черты лица, пышные волосы. Зато по натуре был законченным негодяем: доносчик, мошенник, подлиза, врун и вор. Нет, часы и кошельки не крал, но беззастенчиво присваивал чужие идеи, чужие достижения, чужие заслуги – короче, все, что только мог при малейшей возможности. Моего кузена обработал просто артистически, отобрав у него концепцию проекта, спонсора и доходы, причем происходило это на моих глазах. Тогда мы с ним работали в одном учреждении. Точно так же ободрал как липку моего хорошего знакомого, причем и я тогда пострадала, правда не слишком. И еще, паяц несчастный, хвастался парижскими тряпками, которые привез жене, фотографии показывал. Особенно запомнилась его жена в дорогущей французской комбинации. Это в те времена, когда мы и за болгарскими‑то отстаивали длиннющие очереди… Я уже тогда прекратила с ним всякое знакомство.